Владимир Брюханов - Трагедия России. Цареубийство 1 марта 1881 г.

Блестящий анализ того, что практически осуществилось позднее, проделал М.Н. Покровский:

« Для «знатных и богатых» результат реформы получился именно тот, какой им был нужен. Крупнейшее землевладение и после 19 февраля 1861 г. осталось господствующим, как оно было до него. По статистике 70-х годов 10 % помещиков, владевший каждый более чем 1000 десятин земли, принадлежало ¾ всей дворянской земельной собственности, причем 3/5 этой крупной собственности [т. е. 45 % всей помещичьей земли] было в руках крупнейших владельцев, имевших более 5000 десятин на каждого. Наоборот, трем четвертям всей дворянской массы принадлежало всего 14 % общего количества дворянской земли. Гибли и разорялись именно мелкопоместные — крупные имения, за индивидуальными исключениями, благополучно дожили до 1905 года. Арендные цены росли, /…/ и с начала 60-х до начала 80-х годов поднялись в 2½ — 3½ раза, местами даже и гораздо больше, в 8 — 10 раз. «Арендатор» оказывался гораздо выгоднее «оброчного мужика» — и хлопот с ним было меньше. Сохранение крестьянского тягла оказалось очень мудрой мерой, — и освобожденный от обработки барской земли крестьянин мог лучше заняться своей землей, и урожайность крестьянской пашни как надельной, так и арендованной повысилась /…/. Зато надежда тех средних помещиков, которые мечтали об интенсивном хозяйстве, развеялись как дым, особенно в нечерноземной полосе.

Уцелевшее крестьянское хозяйство оказалось грозным конкурентом помещичьего — и конкуренция эта давала себя чувствовать самыми различными и подчас неожиданными способами. Расчет на дешевые рабочие руки оказался мифическим — руки в деревне были дешевы, когда был неурожай, т. е. когда и на барской пашне делать было нечего; при хорошем урожае крестьянам было достаточно работы на своих наделах и они «ломили» цену, от которой барин приходил в ужас. Оборотного капитала было мало — полученные за крестьянские наделы выкупные свидетельства были проедены в переходный период /…/; частный кредит, при огромном спросе на капиталы для постройки железных дорог, был неимоверно дорог (не менее 7 % годовых номинально — фактически еще более).

Наконец, самое проведение железных дорог, — мера, о которой прогрессивные помещики и их представители в литературе хлопотали уже с конца 30-х годов, — дало совершенно неожиданные результаты. Ближайшая цель — оживление сношений с европейским рынком и поднятие хлебных цен — была, правда, при этом достигнута /…/. Но от этого выиграли не те губернии и не те слои населения, которые возлагали на железные дороги такие большие надежды. С проведением юго-восточных железных дорог, главным образом, линии Орел-Царицын (1870 год), за границу хлынул поволжский хлеб. Ранее отсюда вывозили, ввиду дороговизны транспорта, только самые ценные сорта хлеба /…/, — теперь пошла и русская пшеница, и даже рожь. В результате, в то время как в Саратове хлебные цены поднялись на 100 %, в Орле они поднялись только на 66 %, а в Рыбинске даже только на 50 %. Между тем, в нижнем Поволжье земля продолжала еще давать урожаи при очень экстенсивном хозяйстве, без больших предварительных затрат, — тогда как в нечерноземной полосе экстенсивное хозяйство уже не давало урожаев /…/. И в довершение своих бед, как раз от проведения железных дорог помещик центральной России потерял главное свое преимущество, всей выгодности которого он не сознавал при крепостном праве: монополию сбыта хлеба на рынке. Только располагая сотнями даровых крестьянских подвод можно было доставить хлеб туда, где стояли выгодные цены — на один из главных рынков. Теперь, где была железнодорожная станция, там был и рынок; из любого захолустья хлеб шел без перегрузки в Ригу или Одессу. Вместе с железною дорогой появились рои мелких агентов, которые покупали хлеб у кого угодно — у помещика, у крестьянина, у мелкого частного скупщика. Прежде мужик должен был терпеливо дожидаться, пока продаст свой хлеб барин, да еще возить барский хлеб в город на своей лошади — теперь барин должен был равняться под «мужицкие» цены. Но мужик, не знавший наемного труда и интенсифицировавший свое хозяйство при помощи своих мускулов — которые он, в простоте своей, считал даровыми — всегда мог продавать хлеб дешевле помещика ». [454] М.Н. Покровский. Влияние реформы 19 февраля на капиталистическое развитие России. // Сб.: Экономическое развитие и классовая борьба в России XIX и ХХ вв., т. II, Л., 1924, с. 35–37.

Это оказалось финишем существования помещиков в качестве самостоятельного землевладельческого класса: помещик не мог конкурировать с крестьянином, который, не используя наемного труда, действительно всегда имел меньшие издержки, а потому мог довольствоваться и более низкой продажной ценой зерна. Простейший закон капиталистической конкуренции полностью разорил подавляющее число помещиков.

За период от 1861 до 1905 года помещики потеряли только треть земельной собственности, закрепленной за ними реформой 19 февраля, но поскольку в первую очередь разорялись беднейшие, то при этом 66,4 % помещичьих семей полностью утратили земельные владения, [455] П. Милюков. Указ. сочин., с. 235–236. а 45 % от оставшихся имело владения площадью менее 50 десятин, т. е. по существу — усадьбы с дачными участками, правда достаточно больших размеров по современным масштабам (мог там умещаться даже солидный «вишневый сад»!); большинство из них, однако, было вновь заложено в банках. [456] И.В. Чернышев. Аграрный вопрос в России (от реформы до революции) (1861–1917). Курск, 1927, с. 18–19. К 1917 году этот процесс продолжал прогрессировать.

Таким образом, более 80 % помещичьих имений дореформенного времени либо сменило хозяев и перестало принадлежать дворянам, либо перестало играть сколь-нибудь существенную экономическую роль даже для своих владельцев. Да и из громадной площади, сохранившейся в руках богатых землевладельцев, подавляющую часть составляли непахотные земли: леса, луга, сады, парки и собственно усадебные хозяйства; всего в 1917 году только порядка 12,5 % площади помещичьей собственности было занято пахотной землей; [457] А.М. Анфимов. Российская деревня в годы первой мировой войны. М., 1962, с. 280. с другой стороны, доля, относящаяся к помещикам, составляла менее 10 % пахотного земельного фонда всей Европейской России. [458] Т.М. Китанина. Хлебная торговля России в 1875–1914 гг. (Очерки правительственной политики). Л., 1978, с. 30–31.

В коммунистические времена официальная пропаганда создала и поддерживала миф о том, что «кулачество» при Советской власти было уничтожено «как класс». На самом же деле «кулаков» (еще и большой вопрос в том, кого именно зачисляли в эту категорию!) уничтожали просто физически. Зато приведенные выше данные вполне позволяют утверждать, что «как класс» подверглись уничтожению именно помещики в период с 1861 и до начала революции 1917 года: они сохранились физически (насколько это возможно для смертных!), но подавляющее большинство из них было расклассировано — перестало быть помещиками; позднее, как известно, и их принялись уничтожать просто физически!