Владимир Брюханов - Трагедия России. Цареубийство 1 марта 1881 г.

Таким образом, нарисованная Лавровым картина не имела, повторяем, почти что никакого отношения к реальностям существования тогдашней России. Но ни Лаврова, ни его читателей это нисколько не смущало. Ведь нарисованная им картина точно и адекватно отображала именно то, что и происходило и тогда, и позже с российским дворянством и с его непосредственным бытовым окружением. Вот только к этой социальной среде и относился в полной мере призыв Лаврова к защите обездоленных!

Эта среда, разумеется, составляла ничтожное меньшинство всего российского населения, но именно в этом меньшинстве и происходили процессы, изображенные Лавровым: действительно, ничтожнейшее меньшинство из них богатело и все более связывало собственные интересы с интересами государства и бурно развивающейся капиталистической экономики, из остающегося подавляющего большинства меньшинство продолжало барахтаться в тисках безусловной конкуренции, господства капитала и повторяющихся и растущих кризисов , а остальное большинство безостановочно продолжало катиться к итоговой экономической гибели .

Но ведь это было не надуманной, а вполне злободневной проблемой того времени — ведь среда эта представляла собой большинство тогдашней образованной России, притом лучшую ее часть в образовательном и культурном отношении, и пренебрегать ее интересами было просто невозможно. Тем более этого не могли себе позволить сами представители этой среды: волей или неволей они на каждом шагу сталкивались с необходимостью решать общие вопросы , опыта решения которых еще не имелось ни в России, ни во всех тогдашних самых передовых государствах.

Аналогичный опыт, притом сугубо негативный, имелся ранее во Франции, и мало чем мог помочь России XIX века: Великая Французская революция почти единым порывом уничтожила национальное дворянство и рассеяло его остатки по всей Европе — они и сделались упорными борцами контрреволюции, союзниками и идейными попутчиками всех врагов Франции; нечто подобное ожидало и Россию — но только после 1917 года.

Пока же, как и все обычные нормальные люди, разоряющиеся помещики нуждались в социальной защите , и, не получая ее в должном размере, вынуждены были брать ее дело в свои руки: добьемся мы освобожденья своею собственной рукой ! — ведь не рабочие же сочиняли такие песни!

Изредка признание примата собственных проблем над проблемами «народа» прорывалось и на страницы интеллигентских идеологических опусов, например: « Мы, народники, мы, последовательные общинники, мы, которых преимущественно зовут народолюбцами, мы заявляем, что прежде «народного вопроса» должен быть разрешен «вопрос интеллигенции»: вопрос об элементарнейших правах умственного и образовательного ценза. Только свободная интеллигенция во всеоружии своих прав и свободной мысли может слить свои интересы с интересами народа и смело и плодотворно взяться за решение задач, логически неизбежно назревших для нашего поколения /…/. «Народный вопрос» был и есть у нас «вопрос интеллигенции». В этом вся суть. Обойти этого положения невозможно. Только свобода и признание прав интеллигенции могут быть гарантией быстрого и плодотворного решения «народного вопроса» » [463] Н.Н. Златовратский. Народный вопрос в нашем обществе и литературе. // «Русское богатство», 1880, № 6, с. 20. — честно, откровенно и даже в определенной мере справедливо; только вот до решения народного вопроса у русской интеллигенции и в XIX, и в ХХ веках руки редко доходили. Зато всегда хватало уверенности и апломба для того, чтобы и рассуждать, и действовать якобы во благо народа.

По большей части интеллигенты настолько же оставались в рамках собственного социального эгоизма, как это имело место и ранее. Раньше они вовсе не из патриотизма , как вежливо предположил Герцен, а из чистейшего эгоизма игнорировали положение крепостных рабов. Теперь им так же становилось наплевать на интересы всей остальной России, продолжавшей жить и более или менее успешно развиваться — в тяжких муках и праведных трудах.

Любят ли людоеды народ? Еще как!

Они настолько оказались эгоистичны, что даже никак не могли усвоить, почему же те, к кому они пытались обращаться за помощью и поддержкой, не способны ни понимать, ни тем более заражаться пафосом теорий, проповедуемых Лавровом и иже с ним. Ведь к ним-то, рабочим и крестьянам, все эти теории действительно не имели никакого отношения — и своим безграмотным нутром они прекрасно это ощущали!

« Крестьянин слушал революционера точно так же, как он слушает батюшку, проповедывающего ему о царстве небесном, и после прослушанной проповеди, как только переходил порог церкви, жил точно так же, как он жил и до проповеди » [464] М.Р. Попов. Указ. сочин., с. 60. — со знанием дела свидетельствовал землеволец М.Р. Попов, сын сельского священника.

Различие интересов интеллигенции и крестьянства проявлялось и в том, что подъемы и спады недовольства колебались у них в противоположных фазах —это впервые отметил еще А.Н. Энгельгардт. [465] А.Н. Энгельгардт. Указ. сочин., с. 377.

Значение материальных факторов в жизни людей еще более велико, чем это провозглашается марксисткой теорией. Крестьяне периодически голодали или, мягче выражаясь, недоедали . Основой крестьянского рациона оставался хлеб и другие продукты пахотного земледелия. В урожайные годы хлеба было много и был он дешев — крестьяне благоденствовали. Трудные времена, естественно, приходились на неурожайные годы — хлеба было мало и был он дорог. Тогда на помощь крестьянам приходил их резерв — скот в крестьянских дворах. Крестьяне мяса ели всегда очень мало, а в неурожайные годы скот продавался, чтобы выручить деньги для покупки хлеба. Мяса, следовательно, в неурожайные годы было на рынке больше и было оно дешевле.

Рацион питания интеллигенции (в том числе революционной) был чисто барский, и мясо играло в нем ежедневно немалую роль. В урожайные годы мяса на рынке было мало и было оно дорого; подскакивали цены и в студенческих столовых, заставляя нерадивых школяров вспоминать о своем неоплатном долге перед народом. Не случайно «шальное лето» 1874 года — пик революционного «хождения в народ» — пришлось на самый урожайный год десятилетия; счастливые крестьяне, занятые уборкой богатого урожая, были, естественно, совершенно невосприимчивы к антиправительственной агитации.

Вот для интеллигентных читателей Лаврова и для него самого вся эта фантастическая галиматья была наполнена высоким и важным смыслом. И как сладко было всем этим Лавровым, Плехановым и Ульяновым воображать себя не взбесившимися от угрожающей бедности барчуками и недорослями, а самыми настоящими пролетариями , которым нечего терять, кроме собственных цепей !