Нина Молева - Ее звали княжна Тараканова

Между тем, приехав на остров Малуку, сестра Радзивиллова и с дядею его поехали в Польшу, а она с Радзивиллом приехала в Рагузу, откуда послала она одного из тех поляков, кои сюда привезены, шляхтича Чарномского, в Венецию, с полною от себя мочью, для негоцирования о деньгах, адресовав его к милорду Монтегю. Чарномский прислал к ней из Венеции письмо, уведомляя, что некоторые люди из генуэзских купцов обещают дать требуемую ею сумму с тем, чтобы она прислала к ним надлежащие о займе артикулы.

Между тем ожидали они в Рагузе турецкого паспорта, по которому можно было им свободно приехать в Константинополь. Но чрез пять месяцев, не дождавшись оного, получила она из Венеции, чрез нарочного, 8 июля прошлого 1774 года, пакет с письмами, между коими одно было без имени и без числа такого содержания: усиленнейшим образом просили ее, чтоб она поехала в Константинополь, и то тем спасет она жизнь многих людей (сему дает она такое толкование: когда бы она, под именем принцессы Елизабеты, как в двух приложенных в пакете письмах упоминается, поехала в Турцию, то своим ходатайством, по причине настоящей тогда войны, заключить могла между Портою и Россией союз), чтоб она, приехав туда, предстала прямо в Сераль пред султана и вручила ему пакет, приложенный при сем письме, а другой пакет, тут же приложенный, отослала бы она, с нарочным, к графу Алексею Орлову в Ливорно, которой она распечатав, сняла с находящихся в оном писем копии и, запечатав оный своею печатью, к нему отослала; а пакет султанский оставила у себя, равным образом распечатала и в рассуждении содержания включенных в оном писем, отменила свою поездку в Константинополь.

Между сим временем получила она известие о заключении между Россиею и Портою мира, о чем сообща Радзивиллу, убеждала его ехать в свое отечество, на что он, однакож, не согласился, а решился тем, что поехал в Венецию, оставив при ней, из своей свиты, двух поляков, сюда привезенных, Доманского и вышесказанного Чарномского, который, не окончив полученной от нее в Венецию комиссии, в Рагузу возвратился.

Правда, всего только мелочи. Судно не турецкое, а венецианское, но тем самым никакие самые отдаленные связи с турками не были еще установлены неизвестной. Цель поездки не Турция, а Рагуза — лишнее подтверждение, что контактов с Турцией только еще оставалось ждать. Наконец, пересланное Алексею Орлову письмо:

«Этот шаг, который предпринимает принцесса всея Руси Елизавета, имеет единственной целью предупредить вас, господин граф, что необходимо немедленно решиться на долю участия, которое вы можете принять в современных событиях. Завещание, сделанное императрицей Елизаветой в пользу своей дочери, превосходно оберегается и находится в надежных руках, и князь Разумовский, который руководит одной из партий нашей нации под именем Пугачева, будучи вдохновляем привязанностью, которую весь русский на род чувствует к законным наследникам покойной блаженной памяти императрицы, вооружает нас силами найти средства разбить наши оковы… мы бы никогда не решились отыскивать корону, если бы друзья покойной императрицы Елизаветы Петровны не умоляли нас о том…»

Французский вариант — и русский перевод, чуть-чуть не совпадающий, неуловимо меняющий самую интонацию. В русском переводе: «Всему народу известно, что принцесса Елизавета была сослана в Сибирь и потом перенесла много других бедствий. Избавившись от людей, посягавших на самую жизнь ее, она находится теперь вне всякой опасности, ибо многие монархи ее поддерживают и оказывают ей свое содействие». Во французском тексте: «Известно, что принцесса Елизавета была сослана в Сибирь. Другие несчастия, которые ее преследовали, известны всему народу. И это помимо опасности, помимо рук тех, кто так часто покушался на нее в эти дни».

И при всем том вынужденное признание историков — письмо не имеет ни подписи, ни даты, ни места отправления. Пусть так, но друзья покойной императрицы — неужели даже они не заинтересовали следствие?

По отъезде Радзивилла, поехала она с ними, через два дня, водою в Барлет, под именем графини Пимберг, где, выдержа карантин, отправилась в Рим; тамо жила два месяца и наконец писала князю Лимбургскому, что она намерена возвратиться в его земли и едучи чрез Геную, окончить начатую в Венеции о деньгах негоциацию.

Незадолго перед отъездом прислан к ней от графа Алексея Орлова Кристинек и велел о себе сказать, что он его адъютант и желает ее видеть, но она его к себе, как незнакомого ей человека, тогда не допустила, а приказала ему сказать, что если он что с нею говорить имеет, то подал бы ей письменно; что он и исполнил, написав только, что прислан от графа Орлова, — и сия записка, как вышесказанные письма, находится между ее бумагами; после чего она ему к себе притти позволила. Кристинек ей объявил, что граф Орлов велел ему спросить полученный им в Ливорно пакет подлинно ли прислан от нее; она ответствовала, что правда. Потом он ей сказал, что граф желает ее видеть, но не знает где. Она ему отвечала, что поедет в Пизу, где он ее и видеть может.

Согласился в том, по некотором времени, все они туда поехали; а три почты Кристинека она послала вперед, для предуведомления о ее приезде графа и приготовления ей дома. В Пизу она приехала под именем графини Силинской. Граф Орлов, по приезде ее, вскоре к ней явился и учтивым образом предлагал услуги ей свои всюду, где б она ни потребовала. Пробыв в Пизе девять дней, предложила она графу, что желала бы быть в Ливорно, и он на то согласясь с нею и поехал, взяв с собою и вышесказанных поляков.

Знать, не знать или не хотеть знать — каким путем проходят эти градации в позиции следствия? В официальной версии Рим — это десятки имен, не умещающиеся в днях события, здесь — пустота. И в том же неподписанном письме Алексею Орлову: «…Уверенные в вашей честности, граф, имели мы намерение лично побывать в Ливорно, но обстоятельства тому воспрепятствовали. Неоднократно доказанная вами при разных обстоятельствах честность свидетельствует о прекрасном вашем сердце. Подумайте, граф, поразмыслите: если присутствие наше в Ливорно, по вашему мнению, нужно, уведомьте нас о том с подателем сего письма. Он не знает, от кого и кому привезено им письмо, и потому можете доверить ему ответ, а чтобы не возбуждать его любопытства, адресуйте на имя г. Флотирона — это мой секретарь».

Следствие не заинтересовалось и Флотироном, не сделало ни малейшей попытки установить его личность. А ведь кому, как не секретарю, быть в курсе всех связей, знакомств, переписки неизвестной?

И остается еще дата письма — июль 1774 года. Алексей Орлов не только не начинал тогда искать «самозванку», даже не догадывался о ее существовании — утверждает обвинение. Тогда откуда же появляется обсуждение возможности и целесообразности приезда в Ливорно — некий аванс со стороны неизвестной?