Нина Молева - Ее звали княжна Тараканова

Остаюсь вашего императорского величества всенижайшая и покорная и послушная с преданностью к услугам

Елизавета.

Вот список лиц, которых, сколько помню, видела в моем детстве.

Когда мне было шесть лет, меня послали в Лион, мы проезжали через страну, которую г. Поэн имел в своем управлении; мы отправились в Лион, где я осталась от пяти до шести месяцев, за мной приехали и снова отвезли в Киль.

Г. Шмидт давал мне уроки в математике, других учителей нет нужды называть, только он знал домашние секреты.

Г. барон Штерн со своей женой и сестрой, г. Шуман купец в Данциге, который платил за мое содержание в Киле, вот лица, к которым надобно обратиться, я не знаю ничего вернее этого. От меня таили все, и я вовсе не старалась узнавать то, что для меня было совершенно бесполезно, и сверх того, мне никогда не говорили, кто я была. Мне говорили тысячу сказок, которые не касаются ни до кого, потому что это сказка.

Разница собственноручных записок и канцелярского языка донесения Голицына. Здесь и подробности поездок, и россыпь имен. На этом категорически настаивает Екатерина. Так что же — неизвестная не назвала их на следствии, или тогда они не имели значения? Кстати, брат какого-то учителя арифметики из Голштинии состоял музыкантом при русском дворе, а его жена, толстая Шмидтша, имела постоянное место и во дворце, и за царским столом.

Ваше сиятельство!

Имею честь препроводить к вам эти немногие заметки: я сделала все, что смогла, чтобы собрать все свои силы. Я здесь так больна и так огорчена, что ваше сиятельство были бы тронуты до слез, если бы вы все видели.

Именем Бога, умоляю вас, князь, сжальтесь надо мною. Здесь, кроме вас, некому меня защищать; мое доверие к вашему сиятельству не имеет пределов, и нет ничего на свете, чего бы я ни сделала, чтобы вам его засвидетельствовать. Вот маленькое письмо к ее императорскому величеству; я не знаю, можно ли будет вашему сиятельству его отправить; я буквально не в силах стоять, мое положение ужасно.

Я совершенно полагаюсь на доброту вашего сиятельства. Бог благословит вас и всех тех, кто вам дороги. Если бы вы знали, князь, мое положение, вы бы сами не стали держать мужчин день и ночь в моей комнате. Не знать ни одного слова языка — все противу меня — лишенная всего, одним словом, я изнемогаю. Окажите мне дружбу, князь, позвольте написать мне к моим друзьям для того, чтобы я не слыла за ту, каковою я не бывала. Я лутче хотела бы провести жизнь мою в монастыре, чем подвергаться дальнейшим преследованиям. Одним словом, все меня угнетает. Я умоляю ваше сиятельство. Я умоляю ваше сиятельство оказать мне ваше покровительство. Не оставляйте меня, достойный князь…

Неизвестная — А. М. Голицыну. Перевод с французского.

Письмо без подписи и даты. Петербург.

Равелин Петропавловской крепости

Последнее письмо. После скольких-то месяцев одиночного заключения, болезни. Без подписи — она теперь запрещена. И все с тем же упрямым желанием личного свидания с Екатериной. Оказавшись с глазу на глаз, они все еще могут выяснить, понять, покончить. Рядом мысль о монастыре почти как удрученное согласие на некогда немыслимое предложение: «лутче хотела бы…» — по крайней мере, ясность и другие стены, другое одиночество.

И все-таки почему императрице Екатерине II могла оказаться выгодна «служба» неизвестной?

Все оставалось загадкой. Место рождения — скорее всего Москва. Год рождения — по-видимому, 1727-й. Простая арифметика надгробной надписи: 1797-70 лет. Правда, на плите в действительности стояло: умер 15 ноября 1798-го на 71-м году. Уточнениями никто не занимался. Зато был известен день рождения: из года в год торжественную оду новорожденному М. В. Ломоносов преподносил 1 ноября. Иных свидетельств не существовало. Родители…

Вольтер — И. И. Шувалову. Ферней. 28 мая 1775 г.

…У нас в Фернее постоянно сожалеют о вашем отъезде. Мы не знаем, вероятно, так же как и вы, когда вы поедете назад в вашу страну чудес. Я бы непременно отправился повидаться с вами на пути, если б дозволило то мое здоровье. Утешаюсь мыслию о вашем добром расположении. Госпожа Денис просит передать вам чувства, которые вы привыкли всем внушать. Молодая монахиня [девица де Ва-рикур] беспрестанно занята вами; она обожает вас и уверена, что климат в России даже лучше, чем в Неаполе…

О родителях у каждого биографа существовала своя версия. Для знаменитого автора «Словаря достопамятных людей русской земли» Д. Н. Бантыш-Каменского — это Шувалов Иван Максимович, комендант Выборга. Для знатока генеалогии и составителя родословных сборников П. Долгорукова — его тезка, капитан Иван Максимович Меньшой, тяжело раненный при штурме Очакова. Для родного племянника — просто военный, без имени, отчества, возраста и чина. И небольшая подробность: «семейство средственного достатка». Для историка Москвы И. М. Снегирева он умер в 1730-х годах. Ни на какие источники, тем более семейный архив, никто и не думал ссылаться.

Редкая образованность…

И. И. Шувалову — великий князь Павел Петрович

С охотою ответствую вашему превосходительству и исполняю мое обещание. Должно жить в пользу и угождение других: так мне не трудно просидеть несколько за столом особливо для вас: мне в том больше удовольствия, нежели вам одолжения, — только бы вы были довольны.

Я буду стараться быть достойным хвалы, о которой вы говорите, и прошу вас по обещанию говорить мне всегда правду, и верить, государь мой, что я вам непременной друг.

Павел 20 генваря 1761 г.

С образованием ясности и вовсе не было. У девятнадцатилетнего юноши несколько иностранных языков. Интерес к основанию Московского университета и Петербургской Академии художеств. Редкое знание литературы. Дружба с М. В. Ломоносовым. И утверждение племянника о детских и отроческих годах в глуши дедовской совсем небогатой деревни, со всем скромным обиходом «средственного достатка».

Общий с А В. Суворовым учитель — легенда, подтверждавшая, в конце концов, все ту же скромность трат. Полководец до конца своих дней не мог простить отцу редкой скупости с учением, когда всего приходилось достигать в одиночку и собственными усилиями. Куда ближе к истине историки, считавшие, что никаких подробностей о детстве и юности И. И. Шувалова попросту нет.

Служба…

М. М. Херасков перед смертью рассказывал С. Н. Глинке, что Шувалов был в Петербурге в 1742 году, еще до переезда сюда Елизаветы Петровны со двором, и якобы спрашивал у Ломоносова, будет ли им написана ода на ее прибытие. На что Михайла Васильевич отвечал, что ему опротивели оды с тех пор, как Тредиаковский написал оду Бирону, а затем на восшествие на престол Иоанна Антоновича. Но после вопроса Шувалова: что, он не любит Елизаветы? — взялся за оду «Какой приятный зефир веет».