Нина Молева - Бояре висячие

Едва ли не единственным исключением оставалась судьба известного живописца первой половины XVIII века Андрея Матвеева. Принятая в специальной литературе версия его биографии утверждала, что он обратил на себя внимание своими художественными способностями на смотре «недорослей» в Петербурге в 1715 году и годом позже был отправлен за счет Кабинета обучаться живописи в Голландию, где пробыл последующие одиннадцать лет. Архивные розыски не подтвердили ни дворянского происхождения художника, ни самого факта проведения смотра в 1715 году. Последние смотры состоялись на рубеже 1700-1710-х годов. Тем не менее вновь открытые факты позволяют во многом пересмотреть сложившиеся представления о службе «недорослей». В 1742 году в связи с резким увеличением объема работ, производившихся Канцелярией от строений по указаниям только что вступившей на престол Елизаветы Петровны, в Петербург вызываются все петровские пенсионеры, так или иначе связанные с необходимыми для строительства специальностями. Среди них оказывается группа из шести дворян, которые «по розбору недорослей» ездили за границу обучаться «новомодному убару постелей» — обойному делу, по возвращении в Россию работали обойщиками и имели учеников. Указом Екатерины I они получили разрешение вернуться «в свои деревни». Это же разрешение для всех дворян, освоивших ремесленные профессии, повторила через некоторое время и Елизавета.

В 1716 году вместе с любимым живописцем Петра, будущим «персонных дел мастером» Иваном Никитиным отправляются в Италию, а затем в Англию для обучения бухгалтерскому делу и «построению математических инструментов» дворяне братья Семенниковы. Они также поручаются попечению «российского агента» — полномочного представителя В. Беклемишева, причем выбор профессий был сделан ими самими.

Как позволяют установить документы, выбор «недорослей» нередко касался живописи. Костромской дворянин Яков Полозов и нижегородский дворянин Григорий Кобельцын (Кобельский) получают первоначальную профессиональную подготовку в родных городах, около 1718 года приезжают в Петербург и оттуда посылаются для совершенствования в Амстердам. В специальных рапортах «российского агента» в Голландии регулярно сообщается об успехах дворян-художников. В одном из них, например, указывается: «Григорий Кобельский на кораблях работает против голландских подмастерьев (имеется в виду роспись судов и украшение внутренних их помещений специально написанными картинами. — Н. М. ), ныне у того мастера [я его] оставил для состава красок и писать мрамор и золотить, чему может в один год изучиться». Второй пенсионер должен был получить иную специализацию: «Яков Полозов… того отдал к другому мастеру для науки живописи в хоромах и снаружи, он же пишет всякие картины, золотит и лаковое дело знает и учится у лучшего мастера [который] и хочет его еще у себя держать два года дабы его обучить, однако я отдал его только на один год».

Впрочем, профессия живописца начинает занимать особое положение среди других ремесленных профессий еще во второй половине XVII века. Только живописцы среди всех остальных ремесленников возводятся за свое мастерство в дворянское достоинство, как то было с руководителями художников Оружейной палаты Иваном Салтановым и Иваном Безминым, и выполняют наряду с художественными работами поручения особой государственной важности — наблюдают за печатанием и продажей гербовой бумаги, сопровождают транспорты с оружием для армии, участвуют в военных переписях и хлебных поборах опять-таки на военные нужды. Еще более интересный пример представляет судьба дворянина по происхождению И. В. Чернавского.

Сын прапорщика, участника Крымских походов, И. В. Чернавский на смотре «недорослей» выразил желание заниматься живописью, получил необходимое разрешение и в течение последующих шести лет обучался выбранной специальности, но не за границей, а в Москве, и притом «на коште» своего отца. После этой подготовки в руки молодого живописца было передано «дело нового основания», как определяла его специальная сенатская инструкция, — «геральмейстерское художество», то есть сочинение и рисование личных дворянских и городских гербов.

«Царь намерен отправить кого-нибудь в Англию, — писал в 1706 году в одной из секретных депеш английский посланник в России. — Он очень затруднялся выбором лица для такого поручения; наконец остановился на одном немце, Гюйзене. Он прежде состоял учителем голландского языка при молодом царевиче Алексее Петровиче, в марте же 1705 года отправлен был в Берлин, оттуда в Вену… Официального звания он носить не будет, как не носил его при дворах, при которых состоял прежде».

Среди многочисленных секретных дипломатических поручений Петра, в которых и состояла его действительная служба, Ф. Гюйзен должен был собирать материалы для составления российской Табели о рангах и геральдики. В общей системе законодательных действий, направленных на укрепление положения дворянства и утверждение его привилегий, геральдика становилась неотъемлемым и необходимым признаком сословной принадлежности. Усердие Ф. Гюйзена увенчалось успехом. Титул барона, постоянные и немалые денежные поощрения отметили его удачи на дипломатическом поприще, а вместе с тем и составленные им проекты Герольдии, порядка награждения титулами, возведения в дворянское достоинство и форм соответствующих грамот и дипломов. На основе предложений Ф. Гюйзена в Сенате в 1722 году учреждается должность герольдмейстера, в круг обязанностей которого входило и составление гербов, предполагавшее самое деятельное участие художников.

Сочинение и рисование гербов — искусство, по существу, почти незнакомое в России, казалось, должно было стать прерогативой иностранных мастеров. Оно действительно поручается сначала пьемонтскому графу Ф. Санти, обладавшему известными навыками рисовальщика. Но подобный опыт оказывается единственным в своем роде и очень недолговечным. Последовавшая в 1727 году ссылка Ф. Санти в Сибирь полностью передала «геральмейстерское художество» в руки русских мастеров, и в результате оно становится своеобразным зеркалом особенностей развития национальной культуры и искусства.

После обучения, пройденного в Москве, И. В. Чернавский там же выдерживает впервые введенные испытания при Изуграфской конторе и остается помощником ее руководителя Ивана Зарудного, известного архитектора и скульптора, пытавшегося при деятельной поддержке самого Петра найти новые формы установления уровня профессионального мастерства. Вместе с И. Зарудным Чернавский участвует в «построении» резных иконостасов Петропавловского собора в Петербурге, соборов в Кронштадте и Ревеле. И. Зарудный рекомендует его и для «геральмейстерское художества». В помощь Чернавскому выделяется несколько московских мастеров, ранее связанных с Оружейной палатой, в том числе П. И. Гусятников, сын штатного живописца палаты, и ставший художником Шпалерной мануфактуры Д. Н. Соловьев. Выучеников и сотрудников Оружейной палаты вообще отличало хорошее знание рисунка, умение писать с натуры и, что считалось особенно ценным, они были «искусны в писании фигур», то есть в изображении человека.