Константин Гордиенко - Чужую ниву жала (Буймир - 1)

Несчастная ее доля. Павло стал утешать девушку: скоро полетят короны, засияет правда на земле, тогда люди установят свои законы, и каждая дивчина сможет выбрать парубка по себе, и парубок - дивчину.

Орина со страхом, однако доверчиво прислушивалась к этим отрадным словам. Никто так, как она, не ждет этого заветного дня - тогда они с Павлом смогут повенчаться.

2

В белых свитках, отделанных аксамитом, разноцветными лентами, шнурами, с выпущенными мережками, с ладно уложенными косами да еще с цветком около повязки - уж лучше нигде не повязываются, чем в Буймире! девушки сходились на гулянку.

Орина одевалась у своей подруги Маланки - сестры Павла. Еще дома, когда мать из хаты вышла, Орина сунула тайком цветастый новый платок за пазуху, потому что мать не дала бы надеть праздничное. Сестричка Марийка тайком вынесла из хаты новую корсетку.

Мать Лукия, когда шьет дочерям сорочки, всегда мерит на себя - чтобы были на вырост. Странное обыкновение! Орина, хоть и рослая дивчина, но матери не догнала, и теперь приходилось дочке сужать и прилаживать наряд. Рукава - хоть шесток подметай, пазухи - хоть каравай клади. Орина расправляла платье перед зеркалом, Маланка со смехом вертела подругу. Хорошо, что нет хлопцев.

Но Орине не до смеха. Мать глаз не спускает с дочки, праздничную девичью одежду держит под замком, учит, чтобы Орина смолоду честь берегла. Не большого хозяина дочь, должна быть матери покорной, послушной. Бедную девушку работа и честь красит, богачка - та волами, землею залатает свой грех... На посиделки идешь - мать непременно проверит, сколько пучков кудели взяла, а как воротишься - сколько пряжи принесла, пряла ты или гуляла.

Орина лукаво обратилась к хозяйке:

- Тетка Татьяна, должно быть, не такая?

Маланка не дала матери слова вымолвить:

- Такая же, такая же!

Пожилая женщина залюбовалась красивой девушкой - давно с Павлом водится, может, посчастливится сыну. Покорная, работящая невестка придет в дом, утеха и помощь свекрови на старости лет, а то она уже слаба здоровьем. Маланка ведь на выданье. Все село знает Орину. Убирают коноплю, так она на тридцать пучков больше каждой нарвет. Ленивая Ульяна Калитка всегда убирает до самого Маковея, если люди не помогут.

Просторная хата бабы Жалийки прибрана, натоплена. Сюда пришли парни и девушки, чтобы отгулять, отпеть заговенье. Потому что дальше пост - шитье, пряденье за огурцом да квасом.

По-праздничному нарядная молодежь завела песню про дивчину, что приглянулась казаку не своей красою, не русою косою, а приворожила своим чистым сердцем.

Орина с Павлом сидят рядышком, и удивительное чувство будит в них эта песня - она согревает сердца, роднит. Оба поотвыкли от радости. Набегали, тревожили неспокойные мысли. Заработать негде, хата убога, а дивчине не дадут ждать.

Маланка с Максимом - те не печалятся. Не покорится Максим отцу, Ивану Чумаку, который, как известно, не очень расположен и к Павлу и к Маланке.

Посиделки только начинались. В жаркой хате было шумно, окна оттаяли, лица блестели, бил бубен, заливалась ясноголосая скрипка. В танец вступали торжественно, плыли, кружились...

Девушки с богатых дворов были без пары, их хлопцы еще не пришли, где-то гуляют. Хмурилась, пыжилась полная дочь старшины Ульяна. Неприветливым взглядом окидывала пары спесивая пышная Мамаева Наталка дочь церковного старосты, самого зажиточного хозяина во всем Буймире. Низкорослая, неповоротливая Настя Мороз дремала.

Было душно, парни обмахивались беленькими платочками, а девушки вырывали их из рук. Впору хоть и не вынимать парубку платочка - вмиг дивчина выхватит. Но, видно, парни для того и носили их в праздник, чтобы заигрывать с девчатами.

Нудно сидеть так неподвижно. Уже завечерело. Ульяна злилась, злилась, наконец поднялась, вышла на середину хаты, вероятно, хотела прогнать досаду, лениво раскачивалась, тяжело притоптывала, кружилась, поднимала ветер и бренчала монистами. Посиделки гуторили - такое монисто из дукатов у Ульяны Калитки, что не понятно, как только шея выдерживает.

Девушки перешептывались:

- За ней дают пару волов да пять десятин к тому же... Терегерка говорила на улице.

- И неудивительно - старшина мало разве награбил?

- Да никто не берет...

- Скаженного нрава девка.

Павло рассказал девушкам, как они с Максимом под пятницу (как раз когда девчата шили) обходили все посиделки в Буймире, показывали вышитые вставки, что наковыряла Ульяна, - выкрали у нее. Когда же Максим добавил, что Павло к тому же еще и сам напутал в этих вставках, девчата хохотали, держась за бока. Перехватили те вставки хутора - были на посиделках и хуторские парни. На весь Буймир ославили Ульяну, прямо там ложились все от смеху. Дочь богача, а как вышивает! Да еще и полотно льняное. Вставки обошли всех: смотрите, как ковыряет дочка старшины!

Орина остерегла парней: что, если дойдет до Ульяны? Тогда им не миновать беды. Подговорит хозяйских парубков - поколотят.

В самом разгаре гулянки из темноты вечера, окружавшей хату, донесся голос, отчаянно горланивший:

Ой да за яром, яром!

Ой та за ярищем!

Била Химка Евдокима

По... днищем!

Так драть горло не каждый осмелится, так залихватски бесстыдно голосить на все село мог только парубок хозяина-богатея.

Хозяйские дочки оживились:

- Идут наши хлопцы!

Хата засуетилась, загомонила:

- Яков идет! Давай кочергу!

- Идет Яков! Поставь рогач!..

Голосистая ватага приближалась. Ясно! Это идут не какие-нибудь там хлопцы. Тихо, пристойно пусть себе ходят робкие. Яков идет - улица гремит! Все слышат, знают, что идет Яков! Всполошились, завыли собаки, в синей глубине вечера раздавались визги да выкрики. Яков может себе все позволить: сын старшины!.. Все село оглушили, до самых звезд доходили пьяные голоса.

Хата затряслась от хохота, когда Яков отворил двери, а рогач, стоявший в дверях, стукнул его по сивой шапке. Обычные девичьи шутки. Яков это знал, был наготове, но орава сзади нажала, может быть, нарочно, и поэтому не уберегся. Это был нескладный, широколицый парубок, недалекого ума, горлан на все село, оттого девчата охотно над ним потешались.

Вслед за Яковом в хату пролезла румяная, дебелая девка, юбка на ней волочилась до самых пят, мережка не была выпущена... Девчата с хохотом накинулись на нее, начали трепать, стянули юбку, сорвали платок - и все увидели, что это был приземистый толстяк, Мамаев сынок Левко. Третий парубок, чернявый Василь, сын Мороза, принес в сермяге снеговую бабу и шлепнул ее посреди хаты. Сколько веселья, гама, визга. В хате стало тесно. Хозяйским; сынам все позволено! Никто не скажет, не осудит. Затеи, веселье, молодость!

Жалийке досталось работы. Она проворно встала с полатей, вытащила лохань и принялась сгребать снег, ворча на парней, - остудят ей хату. Ульяна схватила донце от прялки и гонялась за Василем, стараясь огреть его, а он, ловко увертываясь, метался по хате. В подпитье парни пришли деньжистые.