Константин Гордиенко - Чужую ниву жала (Буймир - 1)

С Дальнего Востока в деревню приходили вести, расписанные, размалеванные солдатские открытки ходили по рукам, поражая легковерных. Сам царь в простой одежде, положив молодому солдатику руку на плечо, дарит ему красное яичко. Под райским деревом сошлись солдаты в полукруг и играют крашеными яйцами. Другие стоят навытяжку перед пасхальным столом с питьем и яствами - ждут, когда придет минута, чтобы разговеться. Возле офицер христосуется с солдатом. Весело на Востоке. А на обороте бесхитростно рассказано о том, что нарисовано-то хорошо, да горькое наше подневольное житье... Было над чем задуматься.

Теперь нередко можно увидеть и солдатский мундир за плугом - ветер мотает пустой рукав. На ярмарке черные фуражки выделялись среди брылей. Солдаты возвращались с войны искалеченные, увечные, не очень разговорчивые, а когда приходили в себя, разносили ненависть ко всему, что называется паном, министром, генералом, и некоторые даже безбоязненно проклинали прогнивший царский строй, предсказывали, что скоро полетят короны. Таким был кривой Охрим. Старая мать Жалийка била в церкви поклоны за сына, что вернулся живым. С волнующей вестью она прибежала к людям. В поле сын работать не сможет, там и нивки-то клочок, он сладил в саду навес и купил кувалду - когда-то в кузнице экономии работал, будет теперь чинить плуги, возы.

Староста метался по селу, созывал людей на работы - никто нейдет, слушать не хотят. Раньше кто бы осмелился не подчиниться? А теперь не допросишься, не домолишься. Он встретил Павла и укоризненно выложил ему свою жалобу: вот до чего довели эти прокламации да ораторы - распустились люди. На что Павло, никак не сочувствуя, ответил: "Станут люди среди помещичьих полей исправлять дороги! Пусть Харитоненко их поправляет, нанимает рабочую силу". Померкла бляха на груди старосты. Увидев на улице толпу - это были самые богатые хозяева, - Лука Евсеевич нерешительно обратился:

- Люди добрые, когда же будем пахать общественные земли?.. Исправлять дороги?.. Плотину гатить? Вода проточила, прорыла.

Все уклонялись, увертывались, а Мамай даже пристыдил старосту всенародно:

- Что же, ты не знаешь, что ли, сколько у меня поля? Что я, в магазине хлеб беру взаймы?

Как пришла весна, Мамай потерял сон и покой. С самого рассвета Остап Герасимович если не в поле, то на току толчется с граблями, покрикивает на батрака Тимофея Заброду, на девушек, что ровняют грядки, косит глазом на осину - аист прилетел, чтоб ему пусто было, ладит гнездо на осине, буря-то сломала верхушку осины. Кто только не зарится на его добро! По меже протоптали тропинку - то бы трава выросла, скотинку бы выпустил, так нет же, вытоптали, чтоб у них ноги отвалились. Все крадут у Мамая, растаскивают, объедают. Нет сил смотреть, как батрак Тимофей Заброда натрет чесноком хлеб и жадно рвет волчьими зубами, как девушки-поденщицы работают ложками, хлебают кипяток. Мамай хмурым взглядом следит, как исчезают галушки в их голодных пастях. Странно блестят его глаза, морщится лоб, багровеет сытое лицо, и он, пораскинувши умом, изрекает:

- Вот кабы не ел, сколько бы добра приобрел, а то все еда уносит!

Такие мысли могут привести человека в отчаяние, а тут еще батрак Тимофей Заброда - теперь приходится остерегаться собственного наймита. Дотемна на гумне молотили, и непонятно, как это слетело у цепа било, треснуло Мамая по голове, - вот и гадай, ненароком или умышленно. До сих пор тошно.

- А как там, о манифесте ничего не слыхать? - окликнул со своего двора Иван Чумак задумчиво бредущего Павла.

От неожиданности Павло остановился.

- Слышно.

Может быть, не было подходящего случая, но Чумак никогда не обращался к Павлу - какие могут быть дела между хозяином и парубком? А теперь Чумак подошел к воротам и, видно, не прочь завести разговор. Павло снял брыль, и Чумак, кивнув на его приветствие, даже просиял - дождался-таки царской милости, никто так не надеялся на нее, как Чумак. Щедрый и разговорчивый сегодня, он гостеприимно протянул свой кисет Павлу.

По случаю воскресного дня подошли другие - кривой Охрим, Грицко попыхивали люльками и с нетерпением ожидали. Уж зря Чумак не станет разговаривать с Павлом.

Иван Чумак торопил Павла, чтобы тот поскорее рассказал, что дарует царская грамота. Бородачи с надеждой обступили толкового парня, не раз доказавшего свою осведомленность в общественных делах.

- Значит, манифест? - недоверчиво переспрашивает Иван Чумак.

Люди навострили уши.

- Указ, - поясняет Павло.

Чего он морочит голову, нудит, тянет? Леший с ним, что там разбираться - манифест, указ или рескрипт - урожайный год, пусть скорей рассказывает, что даровано царской грамотой!..

- О прирезке что-нибудь есть? - все торопит парня Иван Чумак, которому не терпится поскорее дознаться, - наболели крестьянские думы. Беда неграмотному - сейчас Чумак это почувствовал - не морочил бы никому головы.

- Что написано в царском указе?

- Написано, что, если отберем у помещиков землю, повесят на первом суку, - решился-таки ответить Павло.

Все остолбенели, нахмурились.

- Не может быть!

- Ты шутишь?

Все напустились на Павла чуть ли не с угрозами, и он должен был подробно рассказать, как царь запугивает крестьян, чтобы они не трогали помещиков, иначе будут жестоко наказаны и убытки будут возвращены панам за счет сел.

Чумак неприязненно смотрел на парня, который так бессовестно распустил свой язык.

Охрим Жалий бесстрашно заметил (чего ему бояться, он только что вырвался из ада): царь - первый дворянин и помещик!

Люди убедились - бунтарского духа набрались солдаты на этой войне.

Чумак избегал этих опасных разговоров. Охрим Жалий, невзрачный солдатик, поучает людей. Бунтарские языки до добра не доведут, легковерные люди родного отца опорочат.

Остап Герасимович Мамай выполз из своего угла, присоединился к толпе и вмешался в разговор. Он уже слышал об этом указе от старшины и батюшки и не похвалил за неучтивые слова супротив престольного царя. Правда, аренда, отработки давят людей - то работал бы на себя, вытягивал бы свое хозяйство, а то обогащай пана. Он заговорил о жгучих сельских делах, обычных и докучливых - о том, что нужда задавила село, что дороги прорезаны неудачно, земля в чересполосице, что у крестьянина нет прав, что он бессилен против пана, говорил о лесах, о пастбищах - везде непорядок, ненасытный помещик все загребает себе. Надо также всем обществом проучить Харитоненку, не ходить на работу в экономию - земля будет лежать пустой. Харитоненко скорее согласится сдать аренду по дешевой цене.

Такое время пришло, что хозяин должен советоваться с голытьбой, которая, известно, обо всем теперь хочет судить. Не придется ли скоро быть запанибрата со своим собственным батраком? Чует сердце...