Сергей Утченко - Цицерон и его время

После этого сенат облачился в траурные одежды, консулам вручались чрезвычайные полномочия. В результате этого Метелл и Цезарь были отрешены от своих должностей. Метелл, выступив с обвинительной речью против Катона и сената, уехал из Рима к Помпею. Цезарь же решил игнорировать решение сената и продолжал выполнять обязанности претора. Но, узнав, что против него готовы применить силу, он распустил ликторов и заперся в своем доме. Когда же к его дому явилась возбужденная толпа, готовая любой ценой восстановить его в должности, он уговорил ее разойтись. Сенат, убедившись на этом примере в лояльности, а главное, в популярности Цезаря и опасаясь новых волнений, выразил ему благодарность, пригласил в курию и, отменив свой прежний декрет, восстановил его в должности.

Очевидно, в это же время сенатом была предпринята акция и несколько иного рода: по предложению Катона, число тех, кто получал от государства хлеб, было настолько увеличено, что ежегодный расход на эти раздачи возрос на 7,5 миллиона денариев. Плутарх не скрывает, что это мероприятие было проведено с целью вырвать городской плебс из–под влияния Цезаря.

Таковы были события, развернувшиеся в самом Риме в январе 62 г. В это же время на севере Италии, под Писторией, разыгрался последний акт трагедии, именуемой заговором Катилины. Растеряв значительную часть сторонников, но вместе с тем, как истый патриций, отказываясь принимать в свое войско беглых рабов, которые, по свидетельству Саллюстия, вначале стекались к нему огромными толпами, Катилина решил поменяться силами с высланным против него войском под командованием консула Гая Антония. Антоний же, которому в этом сражении приходилось выступать против своих бывших союзников и единомышленников, передал под предлогом болезни командование своему легату Марку Петрею. Произошла упорная битва; исход ее описан Саллюстием в следующих словах: «Когда Катилина увидел, что его войска разбиты и что он остается с небольшой кучкой людей, он, помня о своем происхождении и прежнем достоинстве, бросается в тесно сомкнутый строй врагов и, сражаясь, падает пронзенный».

После этих бурных событий остальные месяцы года протекли довольно спокойно. Правда, на протяжении всего 62 г. не прекращались политические процессы против бывших катилинарцев. Одним из последних был, очевидно, процесс Публия Корнелия Суллы, племянника диктатора. Его обвиняли в том, что он якобы принимал участие в так называемом первом заговоре Катилины в 65 г. В качестве защитников выступали Квинт Гортензий и Цицерон. Последний находился в несколько щекотливом положении, так как было известно, что он занял у Публия Суллы крупную сумму денег при покупке дома на Палатине. Однако Цицерона это обстоятельство не остановило. Процесс Суллы окончился его оправданием.

Гораздо важнее всех этих процессов был вопрос о предстоящем возвращении Помпея с его войском. Однако и здесь напряженность ситуации в значительной мере разрядилась: Катилина был разбит, на провал своего агента Метелла Помпей реагировал лишь тем, что обратился с просьбой отложить консульские выборы до его прибытия, дабы он мог оказать поддержку кандидатуре одного из своих легатов — Марку Пупию Писону. Конечно, после этого — и опять–таки не без участия Катона — в просьбе было отказано, хотя на состоявшихся затем выборах кандидатура Писона все же прошла.

Но Помпей сумел удивить даже тех, кто, может быть, и не связывал его возвращение с неизбежностью гражданской войны. Высадившись в декабре 62 г. со своим войском в Брундизии, он, даже не ожидая какого–либо решения сената или комиций по поводу возвращения с победоносной войны, распустил свою армию и в самом строгом соответствии с существующим обычаем в качестве рядового гражданина направился к Риму, чтобы за чертой города ожидать соответствующего разрешения на триумф. Такого примера лояльности и законопослушания в Риме не видывали со времен господства полулегендарных «обычаев предков».

* * *

Поведение Помпея в декабре 62 г. вызывало удивление и разноречивые оценки не только у современников или древних авторов, но и у новейших историков. Так, например, Моммзен со свойственной ему яркостью и безапелляционностью характеристик писал: «Если получить корону без всякого труда может считаться счастьем, то счастье никогда не делало ни для одного смертного больше, чем для Помпея, но даже боги напрасно расточают свои дары тем, кто лишен мужества». В другом месте он снова подчеркивает этот же момент: «Но когда наступила решительная минута, ему опять изменило мужество». Для Моммзена на стоящем все время перед его глазами фоне гениального Цезаря Помпей всего лишь человек, обладающий в большей степени притязаниями, чем способностями, человек, стремящийся в одно и тоже время быть честным республиканцем и властелином Рима, с неясными целями, бесхарактерный, уступчивый, у которого «были все качества для того, чтобы завладеть короной, кроме самого главного — царственной смелости». Моммзен отмечает его по существу безразличное отношение к политическим группировкам, его узкоэгоистические интересы, его стремление и вместе с тем боязнь выйти за рамки законности. Для Моммзена это «человек, совершенно заурядный во всем, кроме своих притязаний…».

Другой крупный историк, Эд. Мейер, который не был столь восторженным поклонником Цезаря, как его знаменитый предшественник, пытается, хотя бы в силу этой причины, подойти к Помпею объективнее. Он специально выписывает тираду Моммзена о короне и дарах богов, для того чтобы ее оспорить. Он считает, что Моммзен исходит здесь из совершенно неправильной предпосылки, ибо Помпей и не стремился к короне, наоборот, если бы она ему была предложена, он бы отверг ее с непритворным возмущением. Рассуждая о поведении Помпея в декабре 62 г., Эд. Мейер признает, что подготовка, проведенная Метеллом, и в особенности история отрешения его от должности, давала предлог для начала гражданской войны, кстати сказать, аналогичный тому, который был использован Цезарем в 49 г. Но одновременно Эд. Мейер подчеркивает, что для Цезаря вопрос шел о жизни и смерти, и потому он был готов ухватиться за любой предлог, тогда как положение Помпея в 62 г. было совершенно иным и еще неизвестно, начал ли гражданскую войну Цезарь, если бы находился в таком положении.

Свою общую оценку деятельности и личности Помпея Эд. Мейер начинает со слов о том, что одной из труднейших задач, которые могут быть поставлены перед историком, следует считать справедливую оценку побежденного. Характеристику Помпея, данную Моммзеном, он признает блестящей, но не соответствующей действительности. Он отмечает ряд недостатков, свойственных Помпею как человеку и как государственному деятелю: ограниченность, бесцеремонность по отношению к «партиям» (в смысле бесцеремонной их смены), равнодушие к своим приверженцам, лицемерие, показную преданность законам и морали и соглашается с тем, что эти недостатки характеризуют Помпея как личность некрупную, несоответствующую той роли, к которой Помпей стремился. Здесь он пока солидарен с Моммзеном, однако считает, что последний не прав, отказывая Помпею в военных дарованиях, а в особенности извращая (как, впрочем, и многие другие) его политические цели. В этой связи Моммзен столь же неправильно и столь же извращенно оценивает всю обстановку политической борьбы последних десятилетий Римской республики.