Александр Верт - Россия в войне 1941-1945

Об обстановке в некоторых - хотя и не во всех - средних школах Москвы в 1944 г. можно судить по тому, что рассказал мне примерно в ту пору один 11-летний мальчик. В его классе было 35 учеников, а занятия по всем предметам: истории, географии, арифметике, естествознанию и русскому языку - вела одна только учительница, страшно перегруженная работой. Питание, которое дети получали в школе, состояло из ломтика хлеба с каким-то «противным горьким американским джемом из апельсинов». У большинства детей отцы находились в армии (или погибли), а матери допоздна работали на заводах. Война оказала на школьников явно отрицательное воздействие.

В 1944 г. не хватало педагогов, отчего страдала как начальная, так и средняя школа. С другой стороны, профессиональные и ремесленные училища, задачей которых было готовить трудовые резервы для промышленности, пользовались особым вниманием; первоочередное внимание уделялось также подготовке все большего числа новых солдат.

Моральное состояние советского рабочего класса оставалось, как и прежде, хорошим, несмотря на несомненные признаки физического переутомления. Еще более высоким было моральное состояние армии. Солдаты испытывали не только чувство большого подъема - ибо каждый день приносил новые победы, - но и великую национальную гордость, ощущение выполненного долга и достигшее высокой степени стремление заслужить новые знаки отличия, медали и ордена. Эти медали и ордена, которыми были награждены уже многие миллионы, служили огромным стимулом для каждого солдата. Существовали уже медали «За оборону Сталинграда», «За оборону Ленинграда», «За оборону Севастополя» и «За оборону Москвы», а в конце войны появились еще и медали «За освобождение Варшавы», а также Белграда и Праги и за взятие Будапешта, Вены и Берлина; появился и целый ряд новых орденов.

В армии как Сталин, так и генералы были очень популярны. Помню трагическую, но типичную судьбу одного моего знакомого, 19-летнего юноши Мити Хлудова. Он был выходцем из известной московской купеческой семьи, членам которой, оставшимся в живых, естественно, пришлось пережить в первые годы революции тяжелые времена. Митя служил в одной из артиллерийских частей и участвовал летом 1944 г. в Белорусской операции. Он написал мне письмо, где говорил: «Я могу с гордостью сообщить Вам, что моя батарея совершила чудеса и задала фрицам жару. За последний бой я был представлен к награждению орденом Отечественной войны, а самое главное - меня приняли в партию. Да, знаю, мои родители были буржуи, но, черт побери, я русский, стопроцентный русский, и горжусь этим, и народ наш сделал эту победу возможной после всех ужасов и унижений 1941 года. Я готов отдать жизнь за мою Родину и за Сталина; я горжусь тем, что я - член партии, что я - один из победоносных сталинских воинов. Если мне повезет, я еще попаду в Берлин. Мы придем туда - а мы заслужили право прийти туда - раньше наших западных союзников. Если Вы увидите Оренбурга, передайте ему от меня привет. Скажите ему, что мы все читали его статьи… Скажите ему, что мы действительно ненавидим немцев после того, как увидели столько зверств, совершенных ими здесь, в Белоруссии, не говоря уже о причиненных ими разрушениях. Они превратили этот край чуть ли не в пустыню».

Десять дней спустя Митина сестра получила от него новое письмо, на этот раз из госпиталя. Он был ранен, но уверял, что чувствует себя лучше и скоро вернется на свою батарею. Он не сообщал никаких подробностей о своем ранении. Но через несколько дней он умер…

Восторженная гордость, какую чувствовал Митя оттого, что он был одним из воинов великой армии, была не единственным чувством, владевшим солдатами. Но подобные настроения с сопутствовавшей им ненавистью к фашистам были, пожалуй, наиболее широко распространены и разделялись большинством крестьянских парней, находившихся в армии. Были и другие настроения - сознание принадлежности к потерянному и обреченному поколению, осужденному быть принесенным в жертву; они нашли отражение в маленьком литературном шедевре Эммануила Казакевича, его повести «Звезда», написанной в конце войны и рассказывающей об одном рейде советских разведчиков. Сознание постоянной близости смерти красной нитью проходит через большинство произведений советской литературы военных лет, будь то стихи Суркова или стихи и пьесы Симонова, рассказы и романы Гроссмана или Казакевича. Стихи Семена Гудзенко, замечательного поэта, говорили о несколько иных умонастроениях фронтовиков. Для людей такого душевного склада война - рискованная, но тем не менее необыкновенно увлекательная игра, и после войны такие люди испытывали тоску по ней.

Победы Красной Армии в 1944 г. были выдающимися, но лишь очень немногие из них оказались легкими. Немцы дрались с чрезвычайным упорством в Польше (особенно в августе, когда русские были остановлены на подступах к Варшаве), под Тернополем в Западной Украине (где три недели шли напряженные уличные бои, напоминавшие бои в Сталинграде), и позднее в Венгрии и в Словакии. Особенно ожесточенным было сопротивление немцев на всех участках, лежавших на прямом пути к Германии, в частности на подступах к Восточной Пруссии, а затем и в самой Восточной Пруссии.

Немцы наконец-то явно утратили свое былое численное превосходство. Союзные войска с июня вели наступление на Западе, и к сентябрю Германия потеряла всех своих союзников - на ее стороне сражалось теперь всего несколько венгерских дивизий.

Тем не менее наметившаяся уже ранее тенденция немцев сопротивляться Красной Армии любой ценой, союзникам же оказывать менее сильное сопротивление становилась по мере приближения конца войны все более заметной. Оборонительный рубеж на Висле напротив Варшавы, Будапешт, Восточную Пруссию и позднее оборонительный рубеж на Одере немцы защищали гораздо упорнее, чем любой рубеж или участок на Западе. Ни одна из наступательных операций советских войск в 1944 г. - если не считать их стремительного продвижения по Южной Украине в марте и по Румынии в августе (и то и другое происходило после окружения крупных немецких группировок), а также операций второстепенного значения в Северной Норвегии - не давалась им легко, и чем ближе Красная Армия подходила к Германии, тем яростнее становилось сопротивление немцев.

Если в 1941 г. и даже в 1942 г. очень многие советские люди представляли себе немецкого солдата бездушным, но невероятно искусным роботом, то на протяжении 1943 и 1944 гг. их отношение к немцам заметно изменилось, однако изменилось в двух разных аспектах. Были еще, конечно, среди немецких солдат, особенно в войсках СС, люди страшные, готовые драться до последнего патрона и иногда, как известно, предпочитавшие самоубийство плену. Но обычные немецкие военнопленные уже не были более такими высокомерными, как в 1941 и 1942 гг. Теперь все больше немецких пленных были склонны скулить, старались напускать на себя жалкий вид и твердили: «Гитлер капут». Желание избивать немецких пленных, наблюдавшееся у советских солдат в 1941 и 1942 гг., ныне в значительной мере исчезло. Гнев советских солдат скоро остывал, и они даже давали вновь захваченным немцам поесть, говоря: «Нате, сволочи, жрите».