Юрий Шевцов - Новая идеология: голодомор

Зимой 1929–1930 годов развернулась первая волна сплошной коллективизации. Однако коллапс от массового уничтожения крестьянами скота и орудий труда уже к весне стал столь очевидным, что Сталин дал сигнал к откату. Весной 1930 года центральная власть, оценив негативные последствия коллективизации и угрозу большого голода, дала разрешение на выход из колхозов и уменьшила степень обобществления хозяйства в них. Статья Сталина «Головокружение от успехов» привела к массовому выходу из колхозов крестьянства по всему СССР. У колхозников увеличились личные «подсобные» хозяйства, гарантирующие выживание семьи, очертилась грань эффективности управления крупным хозяйством по сравнению с частным. Но новая волна коллективизации была неизбежна.

Осенью 1930 года коллективизация возобновилась. Она проходила более планово, менее утопично и более жестоко. Раскулачивание приняло характер сплошного насилия: физически уничтожали или выселяли в малопригодные для жизни места целую социальную группу. Именно в это время, в 1929– 1931 годах, кулачество в деревне было уничтожено «как класс». Без этой волны насилия кулак в деревне, отразив удар сплошной коллективизации, окреп бы и перешел к новому наступлению на социалистический полюс деревни. Кроме того, кормить города все равно было необходимо, а обеспечить это могло только крупное хозяйство. Либо кулацкое фермерское, либо коллективное.

Раскулачивание выполнило свою основную задачу: деревня лишилась организованного ядра носителей «антисоциалистических» ценностей, угроза масштабной гражданской войны в стране отошла на второй план. Одновременно успех культурной революции усилил бедняцкий полюс, в основном за счет молодежи. Однако промышленность не могла обеспечить колхозы в масштабе страны необходимой техникой, а сами колхозы на руинах хозяйства деревни не могли обеспечить быстрый рост производства.

«...Подсудимых, многие из которых играли важную роль в разработке пятилетнего плана, обвиняли в том, что они пытались занизить рубежи пятилетки. Данные советской статистики действительно подтверждают, что проходившие по этому процессу специалисты проявили незаурядное предвидение, предугадав истинные показатели выполнения пятилетнего плана. Правда, почти во всех случаях их прогнозы были все же слишком оптимистическими. Например, они предсказали, что в 1932 году будет произведено 5,8 миллиона тонн стали (это входило в число инкриминированных им преступлений), а планом предусматривалось произвести 10,3 миллиона тонн. На суде обвиняемые покаялись и признали, что “следовало наметить значительно более высокие показатели”. Реальное производство стали составило 5,9 миллиона тонн. Для чугуна в чушках “преступники” предсказали цифру в 7 миллионов тонн. По плану было намечено произвести 17 миллионов тонн, фактически в 1933 году было произведено 6,1 миллиона тонн.

...Одновременно с этим сознательно затемнялось истинное положение дел в деревне. Зарубежные простаки и активисты долго тешились нелепыми предсказаниями небывалого изобилия, которое вот-вот наступит. По потреблению масла СССР должен был вскоре перегнать Данию, поскольку поголовье молочных коров должно было вырасти в 2–2,5 раза, а удой – в 3–4 раза. (В действительности производство масла в Восточной Сибири, о которой мы имеем данные, снизилось с 35 964 тонн в 1928 году до 20 901 тонны в 1932 году.) В 1929 году было даже официально заявлено, что к 1932 году урожай зерновых возрастет ни больше ни меньше как на 50 процентов, а впоследствии объем товарного зерна в результате применения тракторов увеличится еще на 25 процентов.

...Численность лиц, перешедших в промышленность, выросла сверх всякого ожидания (население многих городов увеличилось больше, “чем было предусмотрено планом”) – на Днепрострое, например, она составила 64 000 вместо 38 000. Как мы видели, использование “раскулаченных” на промышленных предприятиях отнюдь не поощрялось – по меньшей мере официально. Исключением являлись сибирские новостройки; впрочем, во многих других местах, таких как лесоповал или строительство Беломорско-Балтийского канала (оказавшегося, к слову, совершенно бесполезным), использовался принудительный труд; поэтому абстрактная статистика имеет право рассматривать эти случаи как переход oт крестьянского образа жизни к рабочему. Тем не менее подавляющее большинство новых промышленных рабочих могло прийти только из деревни. С 1929 по 1932 год в промышленности появилось 12,5 миллиона новых рабочих, из них 8,5 миллиона происходили из сельской местности.

...Этот рост городского населения означал, среди всего прочего, увеличение потребности в продуктах питания. В 1930 году государство кормило 26 миллионов городских жителей; в 1931 году – 33,2 миллиона, то есть почти на 26 процентов больше. Однако производство хлеба, предназначенного для продажи в городе, увеличилось за тот же период лишь на 6 процентов. В 1930–1931 годах была завершена централизация распределения хлеба при строгом нормировании.

Проблема эффективности управления колхозами стала основной. Ни государство, ни победившее в деревне бедняцкое ядро к решению столь масштабной хозяйственной задачи готовы не были. Необходимо было время для того, чтобы как-то поставить коллективное хозяйство на ноги. Но этого времени не было, и уже осенью 1931 года началось сползание деревни и всей страны к голоду. Весной 1932 года в ряде регионов голод начался. Среди этих регионов была Украина. Голод был относительно небольшим, но он продемонстрировал: сельское хозяйство СССР уже не могло накормить всю страну. Большой голод зимой 1932–1933 годов становился неизбежным» [9].

Споры о масштабе голода и его причинах в каждом отдельном регионе СССР имеют какой-то смысл, но в целом они носят академический характер. Факт голода не отрицается ни одним исследователем, различаются лишь цифры погибших, которыми оперируют историки. В любом случае речь идет о нескольких миллионах жертв, вызванных однотипными причинами: крестьяне массово уничтожили тягловый скот, а трактора массово в колхозы не пришли.

Кроме того, качество управления работами в колхозах было столь низким, что урожай был убран очень небольшой. Низкое качество работы было обусловлено во многом пассивным сопротивлением крестьян колхозам: сокращение запашки, то есть трудозатрат на ведение хозяйства, сокращение потребления до уровня, обеспечивающего только потребление своей семьи, – обычное поведение крестьян в ответ на изъятия у них продуктов государством.

Массовый убой скота вызвал настоящую экономическую катастрофу. На VII съезде ВКП(б), состоявшемся в 1934 году, было объявлено, что потеряно 26,6 миллиона голов крупного рогатого скота (42,6 процента всего имевшегося в стране поголовья) и 63,4 миллиона овец (65,1 процента общего поголовья). На Украине было забито 48 процентов крупного рогатого скота, 63 процента свиней, 73 процента овец и коз. Скорее всего эти официальные данные были занижены [10].