Н Греков - Русская контрразведка в 1905-1917 годах - шпиономания и реальные проблемы

Весной 1909 г. "негласный и непрерывный" надзор за германским лейтенантом Барингом в пределах Омского округа был возложен на капитана Саттерупа. Ему помогал, изображая случайного попутчика, подпоручик Зарембо. Почти сутки молодые люди ехали дружной компанией, но при этом германец ни словом не обмолвился о целях своей поездки. В основном фантазировал. Начальник штаба Омского округа доложил в Петербург: "Цель поездки осталась невыясненной... В пути германец держал себя корректно и не вызывал даже намека на подозрение"{148}.

Вероятно, слишком наивным было бы строить рас счет на внезапную откровенность разведчика в беседе со случайным знакомым. Впрочем, иностранные офицеры очень быстро распознавали в назойливых вагонных собеседниках своих русских коллег. Как правило, разведчики вели себя тактично, старались не задеть самолюбие русских офицеров. Например, генерал Учияма и подполковник Исизака периодически высказывали попутчикам удивление "той громадной мощи, которая таится в России"{149}.

Рвзультаты слежки могли стать более существенными, если бы не взаимная неприязнь военных и жандармов.

Офицеры Генштаба при каждом удобном случае выражали несказанное презрение к жандармам вообще и "нижним чинам" в особенности. Они считали, что слежка почти всегда безрезультатна именно из-за присутствия жандармов, которые якобы своим поведением настораживали иностранцев. Капитан Саттеруп в рапорте начальнику штаба Омского округа о наблюдении за лейтенантом Барингом, отметил, что в одном с ним купе ехал переодетый жандармский унтер-офицер, "звание которого... нетрудно было определить по его манерам и разговору, а также по предъявленному им для контроля бесплатному проездному билету"{150}. Слежке за генералом Учияма, опять, по мнению военных, мешали жандармы: "когда в салон-вагоне находились наши жандармские офицеры, посменно сопровождавшие поезд, то японцы заметно молчали..., когда жандармов не было, они говорили не стесняясь..."{151}.

Вряд-ли военные имели право обвинять жандармов во всех неудачах, поскольку сами выглядели не лучше. За британским полковником Андерсеном и майором Перейрой во время плавания по Иртышу на пароходе от Омска до Семипалатинска "неотступно" велась слежка переодетыми военными и жандармами. Находившаяся на пароходе публика к англичанам и их слугам-китайцам относилась враждебно. Их называли не иначе, как "шпионы". Но тяжелее всех пришлось одинокому пассажиру - "японцу". С ним отказывались разговаривать, избегали встречи на палубе. Абсурдность ситуации заключалась в том, что "японец" был переодетым офицером штаба Омского военного округа. Он так хорошо вжился в роль, что провалил задание - следить за англичанами. Штабной офицер сам оказался в изоляции, да еще под пристальным наблюдением пассажиров. Вероятно, жандармам стоило большого труда удержаться от хохота при виде уныло слонявшегося по палубе своего незадачливого военного партнера. Впрочем, впоследствии начальник Омского жандармского управления полковник Орлов в письме начальнику щтаба округа не преминул с изрядной долей иронии описать мытарства штабного "японца"{152}.

Итак, военные во время наблюдательных операций брезгливо сторонились жандармов, жандармы платили им той же монетой. Если на высшем уровне руководители МВД и военного министерства, Департамента полиции и Генштаба легко находили общий язык и согласовывали свои действия, то на уровне исполнителей, где для достижения общей цели требовалось тесное сотрудничество, царили вражда и разобщенность. Жандармы и военные бок о бок следовали за иностранцами, но при этом ухитрялись игнорировать друг друга. Во время наблюдения они не координировали усилия своих агентов и не обменивались добытой информацией. Результаты наблюдений участники слежки докладывали только своему начальству: военные - начальникам разведотделений, те генерал-квартирмейстерам окружных штабов, а последние генерал-квартирмейстеру ГУГШ. Соответственно, жандармы - начальникам губернских или железнодорожных управлений, которые затем пересылали сведения в Департамент полиции. И только спустя недели, а то и месяцы, уже в Петербурге, в процессе переписки между ГУГШ и Департаментом полиции всплывали факты, успевшие утратить актуальность, но которые были бы очень важны при оперативном обмене информацией на месте.

4 апреля 1909 года жандармская слежка отметила, что германский лейтенант Э. Баринг проявил повышенное внимание к Бакинскому доку и сделал несколько фотографических снимков военного порта. Между тем военные, подозревая лейтенанта в шпионаже, не располагали необходимыми фактами, чтобы иметь формальный повод запретить ему дальнейшее путешествие по России. О неосторожности лейтенанта в Баку ГУГШ узнало только 22 июня 1909 г. из письма департамента полиции. Получив с таким опозданием важную информацию, военные не успели ею воспользоваться и обвинить германца в шпионаже, а лейтенант, теперь уже при поддержке посла Германии, успешно продолжил изучение русской границы{153}.

Как уже было отмечено выше, наблюдение за легально путешествовавшими по империи иностранными разведчиками, предполагало не только констатацию, но и "пресечение" актов шпионажа. Зная о сыскном дилетантизме участников наблюдения, разведка ГУГШ предлагала свои рецепты.

В августе 1906 года помощник начальника японского Генштаба генерал Фукусима обратился с просьбой к русскому военному агенту в Японии полковнику Самойлову с просьбой "оказать содействие" капитану Харухиса Хираяма и доктору Хосухе Негасе, отправляющимися в Россию "с научной и исторической целью". Они намеревались пересечь по железной дороге Сибирь, путешествовать по Средней Азии. Полковник Самойлов в письме генерал-квартирмейстеру ГУГШ советовал дать японцам требуемое разрешение: "...хотя, несомненно, цель их путешествия и не научная", но запрет в данном случае только бы осложнил ситуацию, так как "если делать им препятствия, то, это невыгодно отразится на наших рекогносцировках в Корею, Манчжурию и Японию". Поэтому полковник, будучи сам опытным разведчиком, рекомендовал "не препятствовать, а наблюдать" и по окончании задуманной японцами поездки по возможности тайно изъять у них все материалы. Так поступали в Японии. Если же в отнятых документах не было сведений, изобличающих в иностранце шпиона, то японские власти объясняли пропажу вещей воровством или небрежностью носильщиков. Полковник Самойлов ходатайство о пропуске японцев в Сибирь препроводил своеобразным напутствием, предлагая "захватить у них все вещи и, в особенности, - все книги и бумаги, так как японцы имеют обыкновение шифровать печатный текст какой-либо книги, куда заносят свои заметки"{154}.