Вячеслав Костиков - Роман с президентом

Возможно, президент решил пойти на уступки в вопросе об амнистии в обмен на ответный шаг Государственной думы. И такой шаг был сделан. 23 февраля 1994 года Рыбкин подписал Постановление Государственной Думы о ликвидации комиссии по расследованию.

1 марта 1994 года распоряжением президента И. П. Рыбкин был включен в состав Совета по кадровой политике при президенте. Не думаю, чтобы Борис Николаевич согласился на включение Рыбкина в Совет, если бы между ними не возникло определенной степени доверительности. Амнистия этому не помешала.

Вспоминаю один разговор с Е. Т. Гайдаром в начале января 1994 года. Несмотря на свою недавнюю отставку, он продолжал чувствовать себя членом президентской команды. Мы нередко встречались с ним. Как-то я посетовал, что становится все труднее и труднее убеждать Бориса Николаевича в необходимости контактов с прессой, а следовательно и с населением, что он все больше замыкается в себе.

— Я помню президента другим. Он был силен и привлекателен именно своей открытостью, понятностью людям… — сочувственно отозвался Гайдар.

И здесь он произнес фразу, которая надолго запала мне в душу и в немалой степени повлияла на мои последующие действия. Гайдар сказал: «Нужно вернуть Ельцина Ельцину».

Прежнего Ельцина, такого, каким я увидел его в мае 1992 года, когда пришел на работу в Кремль, становилось, действительно меньше. Тогда, при первом знакомстве, меня поразил огромный запас энергии, неутомимая работоспособность, Он редко уезжал из Кремля раньше 8–9 часов вечера. Как правило, президент работал и в субботу, а на воскресенье ему готовили документы и материалы для «домашнего задания». Рабочие дни были до предела насыщены контактами. У меня перед глазами стоит рабочая сетка, разграфленная на дни недели и на часы — там почти не было пробелов. И случалось, что по ходу недели и без того насыщенный график еще более уплотнялся.

Теперь же все чаще и чаще приходилось отменять уже запланированные и подготовленные мероприятия и встречи. Недельный график пестрел белыми пятнами. Нередко часов в 5 дня, иногда в три часа обнаруживалось, что Борис Николаевич «отъехал». На материалах, которые возвращались от президента, все реже виднелись следы его правки. Мы были уже рады и тому, когда на листке с предложением стояла характерная «птица», жирная размашистая галка, оставленная рукой президента — знак того, что он согласен с предложением. Все чаще разговоры во внутреннем круге помощников вертелись вокруг самочувствия или настроения президента. Илюшин, который прежде тщательно избегал касаться этой темы, начал проявлять обеспокоенность. Составленный им недельный график нередко рассыпался.

Первому помощнику, пресс-службе в ответ на вопросы журналистов все чаще приходилось применять расплывчатую формулу «президент работает дома», «работает с документами». Какое-то время это действовало, но потом стало вызывать ироническую реакцию. Журналистов трудно обмануть, тем более в наше время, когда утечки информации стали не исключением, а нормой. С учетом большого числа недоброжелателей в Государственной Думе снова неминуемо поползли слухи о болезни и «неадекватности» президента. На опровержения, которые пресс-служба время от времени выпускала, перестали реагировать. Их не помещали даже благожелательно настроенные газеты.

Становилось все более очевидным, что Борис Николаевич устал. Устал от непрекращающейся войны с непримиримой оппозицией, от затяжного кризиса, от избытка негативной информации, от нереализованных надежд на просветление горизонта. Были надежды, что новая Конституция и новый состав Государственной Думы принесут социальный мир и стабилизацию, но этого не произошло. После сформирования нового кабинета министров во главе с Черномырдиным к привычной оппозиции прибавилась «демократическая оппозиция». Президента критиковали теперь слева и справа. Терялись привычные точки опоры, привычные ориентиры. Политические соратники, с которыми в 1991 году президент штурмовал бастионы тоталитарной системы, отходили в сторону. Одни из-за того, что политика постоянных уступок оппозиции и чрезмерных компромиссов заставляла их сомневаться в демократизме Ельцина. Другие оттого, что Ельцин, сделав ставку на формулу «Я президент всех россиян», сам отстранился от демократических партий, которые, в сущности, проложили ему дорогу к власти. Раньше это были товарищеские отношения. Теперь лидеры демократических партий и движений принимались как «посетители». Президент все больше отгораживался от недавних друзей золоченой ширмой кремлевского протокола.

Тем временем недавние противники настойчиво предлагали президенту свои услуги и сотрудничество. Чаще всего они действовали через бывшего руководителя Администрации президента Юрия Петрова, с которым Борис Николаевич сохранял дружеские отношения (Петров был из Свердловска, как и Ельцин), или Илюшина. Были попытки «работать» со мной. 7 февраля 1994 года, неожиданно попросил о встрече Александр Павлович Владиславлев. Один из ведущих деятелей «Гражданского союза», который фактически являлся мощной лоббистской организацией консервативного крыла директоров. Идеологически он был близок к умеренным коммунистам, ратовал за социально ориентированную политику, что в то время было эвфемизмом возврата к «социалистическим ценностям».

Повел речь о необходимости создания партии поддержки президента. Я заметил: «По-моему, вы не очень-то сочувствуете реформам?».

Он мягко улыбнулся. Я и ранее замечал, что деятелям «Гражданского союза» свойственна мягкая, чуть ироничная, снисходительная улыбка. Было такое впечатление, что тебя приглашают принять участие в некоей очень приятной и совершенно безобидной домашней интриге. Все эти люди давно привыкли к власти, занимали при бывших генеральных секретарях видные места помощников или консультантов и воспринимали ситуацию, когда они оказались как бы не у дел, как некую временную нелепость, которую легко исправить.

— Видите ли, теперь, когда из правительства ушел Гайдар, между нами и президентом нет никаких разночтений, — лукаво проговорил он. — Поймите нас правильно. Мы не против реформ. Они нужны России. Но нужны элементы умеренного консерватизма. На первых порах мы хотим создать политический клуб. 100–200 человек, не более. Но это будут очень солидные люди. Нам бы очень хотелось, чтобы нас принял Борис Николаевич. Ему нужна точка опоры. Недавно мы говорили об этом с Ю. П. Петровым…

Других имен, как я ни старался выведать, Владиславлев не назвал. Думаю, что их просто не было. Что касается «клуба», о котором говорил Владиславлев, то он через некоторое время был действительно создан — под названием «Реалисты» — и занял заметное и, в сущности, полезное место в политическом ландшафте России.