Николай Григорьев - Бронепоезд Гандзя

- А он, товарищ командир, хучь першим, хучь другим номером. При мне стоять будет.

Богуш развеселился. Нащупал сзади борт вагона, сел, болтая ногами.

- Ну-ну, еще тут кто?

- Я!.. - отозвался вдруг голос снаружи, и через борт перевалился тяжелый мешок.

Богуш отскочил в сторону и осмотрел свои галифе - не запачкался ли?

Мешок был в муке, от него шел пар. В вагоне вкусно запахло печеным хлебом. Все заулыбались.

Потом появился второй мешок, и следом за мешками мы увидели матроса.

- Ффуу... - тяжело вздохнул он, садясь верхом на борт. Лицо его было багровое, глаза осоловели от грузной ноши.

Вслед за матросом перебрался в вагон смазчик, весь перепачканный в муке: плечи, локти и даже брови белые.

- Это что же?.. - сказал Богуш, поглядывая то на матроса, то на смазчика. - Провиантская команда?

Тут матрос, вдруг сжавшись комком, выпрыгнул на середину вагона и, лихо заломив бескозырку, отчеканил:

- Черноморской эскадры, миноносца "Заветный", действительной службы сигнальщик Федорчук!.. С бывшей эскадры, - поправился матрос.

- Почему с бывшей? - спросил Богуш.

- На дно ее пустили - от германца.

- Ах да... - сказал Богуш, кивнув. - Значит, бывший сигнальщик с бывшего миноносца бывшей эскадры. - Он усмехнулся и сразу повернул лицо к железнодорожникам: - А вы кто такие? Артиллеристы, пулеметчики?

Те помялись, посмотрели друг на друга.

- Рабочие мы, с пути... Есть и движенцы.

- Так-с... Что-то многовато вас тут, товарищи, набралось. Я вижу здесь... восемнадцать человек. Незачем столько, гаубицу ведь нам не запрягать. Ну, двое к правилу, - он показал на конец лафета с ручкой торчком, - ворочать орудие. Кто станет?

К правилу подскочил матрос и потянул за собой смазчика.

- Так-с. Первый номер, наводчик, у нас есть...

Каменотес при этих словах кашлянул, посмотрел на всех победителем и расправил усы.

- Первый номер, правильные... - перечислял Богуш. - Так... Теперь заряжающий. - Богуш остановил взгляд на племяннике каменотеса: - Заряжающим станет вот этот малый, он поплечистее вас всех.

Парень, как видно не ожидавший такого почета, раскрыл рот и растерянно замигал глазами. Но дядя тут же вывел его из столбняка - схватил за руку и поставил куда следует.

- Теперь, - сказал Богуш, - нам потребуется еще замковый - открывать и закрывать затвор орудия.

Вперед было сунулся щуплый телеграфист с молниями в петлицах, но его оттеснили.

Вышел рослый железнодорожник с синими кантами.

- Слесарь, - сказал он отрывисто. - Чинил оружие... Партизанам. Когда немчуру били.

- Так, понятно. Все! - Богуш встал с борта. - А остальные... Извините, товарищи, но я, как командир, обязан предложить вам оставить бронепоезд.

Рабочие заволновались. Растерянно сбились в кучу, толпой подступили к командиру. Поднялся шум, говорили все сразу, перебивая друг друга. Кто-то требовал, чтобы дело разобрал профсоюз, другой кричал и грозился пожаловаться в штаб. Двое или трое, пытаясь успокоить остальных, доказывали Богушу, что, если бы не они, железнодорожники, бронепоезд так и стоял бы в тупике, а растопили они его для того, чтобы самим выйти в бой. "Это наше право! - твердили они, наступая на Богуша. - Наше право!"

Но Богуш ничего не слушал. Он выждал, пока шум стал стихать, и твердо повторил свое приказание.

Рабочие взяли винтовки.

- Оружие оставить, - сказал Богуш. - Это инвентарь бронепоезда.

Тут уж и я не стерпел.

- Неправда, это их винтовки! - вступился я. - Вы командир, и наше дело подчиняться, но оружие рабочим выдал командир бригады. Сам лично.

- Ах, разве! - Богуш живо обернулся ко мне. - Тогда пожалуйста, я не возражаю... Но тем более, значит, вам, товарищи, не место здесь... В полках сейчас каждый человек с винтовкой на счету, а вы, извините, прохлаждаетесь... Слышите, какой бой идет!

Рабочие вышли, построились с винтовками на перроне и молча двинулись с вокзала.

Глава третья

Бой на подступах к Проскурову все разгорался. В городе начались пожары. Это неприятельские снаряды, взрываясь, поджигали в разных концах города деревянные и камышовые крыши. Быстро клубясь в прохладном утреннем воздухе, дым черными завесами застилал город.

Станция тоже уже была под обстрелом. Со звоном рвались в воздухе шрапнели, обдавая перрон градом пуль. Завывая, как сирены, проваливались куда-то за вокзал гранаты, и слышно было, как там, сзади, рушились здания и осыпались стекла.

Стоять дальше у перрона стало невозможно, и командир приказал передвинуть поезд. Теперь мы стояли на какой-то поросшей травой подъездной ветке, вдоль которой высились похожие на веретена украинские тополя. В этом случайном и малонадежном укрытии команда бронепоезда проходила учение и боевую практику...

Не знаю, какие успехи делали в своем вагоне пулеметчики, только за них, видно, командир был спокоен: он побывал там всего один раз и больше уже не ходил. Но у нас в вагоне дело не клеилось. Из всех пятерых наших "артиллеристов", отобранных командиром, только один каменотес и разбирался в пушке - остальные ведь впервые очутились перед этой махиной. А тут еще и времени в обрез, и этот гнетущий свист, и грохот обстрела...

Богуш выходил из себя.

- Замковый! - кричал он, топая ногами. - Где у вас стопор курка? Опять не в боевом положении? Третий номер... да ты, стриженая голова, ты третий номер! - вдалбливал он совсем ошалевшему племяннику каменотеса. - Как подаешь снаряд? Где правая рука у тебя, где левая? Сено-солому к рукам привяжу!.. Четвертый номер! Пятый!

Пятым был матрос. Он уже начинал злиться и отвечал Богушу петушиным голосом: "Так точно-с! Никак нет-с!"

- Ну знаете, товарищи... - сказал наконец Богуш. Он отошел, достал платок и дрожащей рукой обтер шею и лоб. - Я, конечно, поведу вас в бой, но только имейте в виду...

Он вдруг выбежал на середину вагона, топнул ногой и начал сыпать без передышки:

- Орудие к бою! По краю деревни! Шрапнелью... Заряд номер два! Отражатель ноль! Угломер двадцать семь - семьдесят! Наводить на колокольню! Прицел сто!.. Трубка девять-девять!..

Он сунул руки за спину и с усмешкой посмотрел на одного, на другого.

- Слышали артиллерийскую команду? Поняли?

Все молчали, оглушенные потоком незнакомых слов, и только растерянно переглядывались.

- Поняли. А чего ж тут не понять? - осклабясь проговорил каменотес. Он во всем поддакивал командиру.

- Ни черта не поняли! - сказал матрос и злобно сплюнул. - На позицию надо выходить. Нечего тут канителиться. С отражателем или без отражателя, а надо белых бить...

- Правильно, - сказал я.

Богуш обернулся:

- Что-с?

- Я говорю, что самое правильное...

- А я вас не спрашиваю!

Лицо его вдруг покрылось краской.

- Дисциплины не знаете... - заговорил он, понижая голос, чтобы не услышали другие. - Политотдельщик... стыдно!