Евгений Майбурд - Из книги «Тайна стоимости Карла Маркса» (журнальный вариант)

Поскольку история болезни Карла Маркса меньше всего освещена в истории марксизма, попытаемся восполнить этот пробел, не претендуя, как и в других случаях, на исчерпывающую полноту исследования и бесспорность выводов. Последнее, впрочем, само собой разумеется, ведь нам приходится использовать только те источники, какие имеются в нашем распоряжении: письма Карла Маркса, его близких и друзей.

Ссылка на болезнь — привычное марксово оправдание своей задержки с ответом на чьё-нибудь письмо или других промедлений. Но здесь многое зависит от адресата.

Для «всех прочих» чаще всего это так и называлось: болезнь. Без объяснений и уточнений. Болел, а потому не мог ответить.

Для некоторых особо близких партайгеноссен (Вейдемейер, Кугельман, Либкнехт…) болезнь иногда обретала конкретное название.

Вейдемейеру, 1 февраля 1859 г.:

«Твоё письмо, датированное 28 февраля 1858 г., пришло сюда (по крайней мере попало мне в руки) в конце мая, а отвечаю я в феврале 1859 года. Причина очень проста. Весенние и летние месяцы у меня всё время болела печень, и я только с трудом выбирал время для необходимой работы. Поэтому не могло быть и речи о том, чтобы писать письма, кроме случаев, когда это было абсолютно необходимо» (29:465).

За указанный период в восемь месяцев Марксом было написано не менее 40 писем (в среднем 5 в месяц) к Энгельсу и другим лицам, очевидно, в силу абсолютной необходимости, каковой не наблюдалось для своевременного ответа старейшему другу и сподвижнику по Союзу коммунистов.

Карлу Клингсу, 4 октября 1864 г.:

«Весь последний год я болел (мучили карбункулы и фурункулы). Если бы не это, то моё сочинение по политической экономии, «Капитал», было бы уже напечатано» (31:354).

Наиболее полный источник для реконструкции истории болезни Карла Маркса — это его письма к Энгельсу. Как сказано, с годами описания Марксом заболеваний становились всё более подробными и красочными. Временами болезнь тоже выступала как оправдание задержки с письмом (не на год, конечно, а на неделю, две, три…). Но в переписке с «Фредом» функция сообщений о болезнях далеко выходит за рамки обоснования эпистолярной неаккуратности, и поэтому болезненные сюжеты появляются здесь много чаще, чем опоздания с ответом.

Складывается впечатление (особенно на рубеже 50—60-х и дальше), что ни одна напасть не проходила без того, чтобы не стать предметом сообщения другу в Манчестер. Например:

«Я на этой неделе не мог осуществить своего намерения, так как из-за жары заболел чем-то вроде холеры. Меня рвало с утра до вечера. Сегодня снова могу писать» (29:375)

Или:

«Вот уже десять дней у меня чудовищная зубная боль и весь рот в нарывах, т. е. воспаление дёсен и т. д.» ( 29: 300).

Или:

«От досады я совершенно болен» (29:318).

Сообщает Маркс иногда и о болезнях жены. Так, в течение марта—апреля 1857 г. он дважды вскользь упомянул в письмах о какой-то, по-видимому, затяжной и нелёгкой болезни госпожи Женни, однако же не балуя подробностями друга и анналы [«моя жена очень нездорова» (29:86) и «последние две недели жене моей стало ещё хуже, чем в предыдущие месяцы, и в доме было большое беспокойство» (29:98)]. Зато фрау Маркс, ещё не совсем оправившаяся от этой самой болезни, пишет 12 апреля 1857 г. Энгельсу:

«По приказанию муфтия один инвалид пишет за другого. У Чали болит полголовы, страшная зубная боль, болят уши, голова, глаза, горло и бог знает что ещё. Ни опий, ни креозот не хотят помочь. Зуб необходимо вырвать, а он не даёт» (29:529)

Кажется, Пруст заметил: в некоторых больших семьях бывает так, что кто-нибудь один как бы присваивает себе монополию на болезнь. При этом, разумеется, заболеть может любой, однако это спокойно всеми воспринимается как явление вполне ординарное, в то же время недуг «монополиста» становится событием для всего дома. Среди домашних он считается более подверженным заболеваниям, нежели другие, и всегда у него это тяжелее других.

Уж не наблюдалось ли чего похожего в семье Марксов? И не был ли такого рода «монополистом» общепризнанный и безусловный её «муфтий»?

Во всяком случае заболевания Маркса описаны им с такими подробностями и смакованием деталей, какого не находим при его упоминаниях о болезнях жены или детей. А о том, как отзывались его болезни на обстановке в доме, можно судить по сообщениям фрау Маркс. Так, в начале ноября 1863 г. она писала Энгельсу:

«К сожалению, Карл не может писать сам. Уже неделя, как он болен и прикован к постели. У него два кровяных нарыва — на щеке и на спине. Нарыв на щеке поддался обычным домашним средствам, применяемым в подобных случаях. Другой нарыв — на спине — принял такие размеры и так воспалён, что бедный Мавр терпит ужаснейшие боли и не знает покоя ни днём, ни ночью. Словно этой злосчастной книге никогда не суждено быть законченной. Это тяготеет над всеми нами подобно кошмару» (30:563).

И 24 ноября она писала:

«Уже неделя, как, по-видимому, миновала всякая опасность. Крепкое доброе вино и усиленное питание давали ему силы переносить боли и оказывать сопротивление истощению, вызванному сильным выделением гноя. К сожалению, он всё ещё не может спать и тяжко страдает по ночам… Иногда он ненадолго встаёт, и сегодня его перенесли из комнаты, в которой он находился во время болезни, в общую» (30:563).

Более подробно и последовательно об этих событиях госпожа Маркс писала в те же дни В. Либкнехту:

«Карл был болен уже несколько месяцев, работа сделалась для него невыносимо тяжёлой, и, чтобы добиться хоть небольшого облегчения, он стал вдвое больше курить и утроил дозу различного рода пилюль — каломельных, помогающих при разлитии желчи и т. д. Примерно месяц назад у него появился карбункул на щеке, очень болезненный, но мы вышли из положения при помощи обычных домашних средств. Не успел ещё исчезнуть карбункул, как на спине появился другой. Хотя боли были ужасными и опухоль увеличивалась с каждым днём, мы всё же оказались настолько безрассудны, что сочли возможным добиться её рассасывания с помощью компрессов т. п. Согласно немецкой методе бедный Карл почти совсем лишил себя пищи, исключил из рациона даже дешёвое 4-градусное пиво и жил на одном лимонаде. Когда, в конце концов, опухоль достигла величины кулака, а спина совсем изогнулась, я пошла к Аллену…»

Аллен — семейный врач бедствующих Марксов. Он вскрыл нарыв.

«…Затем начались горячие компрессы, которые мы теперь делаем каждые два часа с точностью часового механизма в течение двух недель днём и ночью.

…Так мы прожили 14 дней — больше Вам мне не нужно ничего говорить. Ленхен, [3] тоже заболевшая от всех хлопот и чрезмерного напряжения, сегодня чувствует себя немного лучше. Не знаю, как мне самой удалось найти в себе силы. Первые ночи я дежурила у постели одна, в течение недели — по очереди с Ленхен, а теперь сплю в комнате на полу, чтобы быть всегда под рукой…» (30:565).