Антон Керсновский - Философия войны в одноименном сборнике

этом огонь — достояние рациональности, а «штык»—иррационален.

47

Электронное издание

www.rp-net.ru

Глубоко ошибочно материалистическое положение, в силу которого «с развитием

техники повышается значение элемента огня и понижается значение элемента удара». Мы

только что видели, что техника, существенно влияя на тактические навыки, бессильна влиять

на самую природу Тактики, лежащую в совершенно иной плоскости. Армии середины XVIII

столетия с их кремневыми ружьями проводили гораздо более резко выраженную огневую

тактику, чем вооруженные магазинными ружьями и скорострельными пушками армии конца

XIX и начала XX века. Фридрих II смотрел на свою пехоту как на «машину для стрельбы».

Шувалов мечтал обратить всю тогдашнюю Русскую Армию в артиллерийскую прислугу.

***

Первая молодость нашей Армии — эпоха со смерти Петра I до Румянцова —

проходит под знаком увлечения производством огня и копированья тогдашней прусской

огневой тактики. И тот день девятнадцатого августа 1757 года, когда при Гросс-Егерсдорфе,

в первом сражении с хваленой прусской армией, Румянцов, схватив Апшеронский и

Белозерские батальоны, стремительно повел их напролом сквозь чащу на ошеломленных

пруссаков, стал знаменательным моментом нашей военной истории. С этого момента у нас

стал возможен Суворов, стала возможной «Наука Побеждать».

Заслугой Румянцова был вывод Русской Армии из рутины. Продираясь сквозь

егерсдорфские лесные чащи, русские полки румянцовского авангарда были символом всей

Армии, выходившей из дебрей рутины на широкий простор национального творчества и

великих дел.

А вечной славой Суворова было установление закона равновесия между огнем и

ударом, пулей и штыком.

Это равновесие было утрачено нашей Армией после суворовского периода в

плацпарадную эпоху первой половины XIX века, когда на ружья стали смотреть только как

на амуничную принадлежность для отхватыванья приемов отнюдь не как на огнестрельное

оружие.

Кавказские и особенно Туркестанские войны с храбрым, но неорганизованным и

сильно впечатлительным противником показали огромное психологическое значение

(специально в этих условиях) залпового огня. Залповая стрельба мало-помалу стала главным

видом огня всей нашей пехоты. Ее особенно культивировали — в ущерб прочим видам

стрельбы — и предметом гордости, венцом работы ротного командира этого доброго старого

времени был выдержанный залп полутораста берданок, в котором бы ни один не сорвал.

Рота считалась тогда «отлично стреляющей». Параллельно с этим велось Драгомировым и

его последователями усиленное насаждение лже-суворовского принципа «пуля дура — штык

48

Электронное издание

www.rp-net.ru

молодец»— нарочитое умаление свойств огня и экзальтация штыка — главного и

непобедимого оружия «святой серой скотинки».

Результат — Тюренчен. Наш залповый огонь — декоративный, но, конечно,

недействительный — поразил своим архаизмом японских офицеров и полу-беспристрастного

свидетеля — сэра Яна Гамильтона. Сибиряки одиннадцатого полка пошли в атаку

«колоннами из середины»— и Куроки мог бы сказать о русских при Тюренчене то же, что

Сент-Арно сказал на Альме: «Они отстали на полстолетия».

За последовавшие затем десять лет Русская Армия наверстала все упущенное. Более

того — ни одна армия не отводила в своих уставах и наставлениях огню такое почетное

место, как наша. Ни в одной армии стрелковое дело, применение к местности,

самоокапывание не культивировались так тщательно, как у нас. И вот, кампания 1914 г.

показала, что дело вовсе не в одной отличной стрелковой подготовке и не в быстроте

самоокапывания (как бы эти вещи сами по себе и ни были полезными и как бы ни

изумлялись немцы и особенно австрийцы способности русской пехоты «моментально

врастать в землю»).

Оба элемента боевого маневра — огонь и удар — были в русских войсках безусловно

высшего качества, нежели в Австро-Германских, хуже стрелявших и не имевших той

моральной «штыковой традиции». Но сочетание этих элементов в неприятельской (в

частности германской) тактике было гораздо более удачным, и качество неприятельского

маневра поэтому гораздо выше. Техническое неравенство и разительное превосходство

неприятельской стратегии дополняли картину, усугубляли тактическое неравенство и

создали ту тяжелую и печальную обстановку, в которой пришлось работать Русской Армии в

Великую войну.

Воевавшие в августе 1914 года армии придерживались трех различных тактических

начал. 1) Преимущественно ударных — Французская и Австро-Венгерская армии, 2)

Преимущественно огневых — Русская, 3) Ударно-огневых — Германская.

Эта последняя армия добилась в 1914 году наиболее крупных, наиболее блестящих

тактических успехов как на Востоке, так и Западе (проиграв в то же время войну

стратегически). Гармония между огнем и ударом, между «Пулей» и «Штыком» была

осуществлена в ней наиболее полным образом.

Мнение, что Германская армия придерживалась в 1914 г. «чисто огневой тактики»

ошибочно. Вспомним хотя бы их XVII-й корпус под Гумбиненом — пехоту в густых цепях,

офицеров верхами, артиллерию, становившуюся на открытую позицию. Это Тюренчен.

Прочтем описание прорыва из сольдауского мешка остатков доблестного Ревельского полка,

49

Электронное издание

www.rp-net.ru

которому пришлось пробиваться сквозь густые массы немцев, обрушивавшихся в штыки с

пением протестантских хоралов... На Западе было то же самое.

Моменты чисто ударной тактики шли у немцев однако рука об руку с моментами

чисто огневой тактики. Сильным их местом именно и было умелое и быстрое чередование

этих моментов, наподобие «шотландского душа». Собирая огневые средства в кулак, они

создавали на обреченном неприятельском участке огневой ад, а затем обрушивались туда,

доводя опять свой удар до определенной степени напряжения.

В противоположность густой концентрации, «насыщенности» германской огневой

тактики — русская огневая тактика поражала своей слабой концентрацией, своим так сказать

«жидким раствором». Вся система нашего огня построена была на неуместной симметрии. У

немцев огонь был сосредоточен: германский командир артиллерийской бригады стремился

собрать огонь всех своих батарей в кулак — русский же нарезывал своим батареям шесть

совершенно одинаковых участков по фронту. Немец бил кулаком, мы — растопыренными

пальцами. Техническая наша слабость при таких условиях являлась еще более

ощутительной, и это — несмотря на блестящую стрельбу наших артиллеристов, качеством