Олег Большаков - История Халифата. Том 2. Эпоха великих завоеваний, 633—656

Остатки разгромленной иранской армии отошли в Ханакин. Там, видимо, произошло еще одно сражение, когда передовой отряд мусульман под командой ал-Ка’ка’ нагнал беглецов, поскольку сообщается, что там был убит Михран [+69]; теперь путь к резиденции Иездигерда был открыт, но при первом известии о поражении под Джалула он покинул Хулван и уехал в Хамадан или Рейй.

Наши источники не позволяют установить порядок дальнейших событий. По одним данным, получается, что тогда же арабские войска достигли Кармасина (Керманшах) и даже Файрузана (в 25 — 30 км от Хамадана), а, вернувшись оттуда, завоевали Масабадан, район в долине реки Сеймерре, с городами Сирван (Ширван) и Саймара, по другим данным — Джарир покорил в том году только Масабадан, но эти события будут подробнее рассмотрены в третьей главе.

Трудно сказать, почему после взятия Халеба Халид и Абу Убайда свернули военные действия на севере Сирии и оказались под Иерусалимом, который осаждал Амр б. ал-Ас. У ат-Табари под этим годом приводится сообщение, что когда Абу Убайда ушел зимовать в Химс, ставший базой мусульманской армии на севере Сирии, то византийцы воспользовались этим и при поддержке отрядов из Верхней Месопотамии возвратили часть потерянных ими территорий и подошли к Химсу. Обеспокоенный этим, Умар распорядился перебросить подкрепления из Ирака и сам выехал из Медины в Сирию, чтобы разобраться на месте со всеми сложностями, возникшими в управлении завоеванными областями [+70]. Ал-Балазури также упоминает какой-то неуспех мусульманской армии на севере Сирии, не приводя никакой даты.

Конечно, участники событий, по рассказам которых писалась история этого периода, не любили вспоминать собственные неудачи и поражения. Поэтому история завоеваний по арабским источникам выглядит сплошным успехом. Вероятно, какая-то частная неудача действительно имела место. Но она явно относится к более позднему периоду. Войска Халида и Абу Убайды не могли после завоевания Киннасрина и Халеба провести зиму 636/37 г. в Химсе, так как в это время они уже были в Палестине. Да и трудно предполагать, чтобы оба командующих, потеряв какую-то часть завоеванной территории на севере Сирии, вместо того, чтобы организовать оборону своей провинции, бросили ее на произвол судьбы и заторопились помогать в осаде города на другом конце страны, где было достаточно собственных сил. Видимо, в памяти участников событий произошло, во-первых, смещение во времени, а во-вторых, войско Халида и Абу Убайды ушло не в Химс, а на юг Сирии, в район Джабин. Амр б. ал-Ас в это время продолжал осаждать Иерусалим, а Йазид б. Абу Суфйан — Кесарию (Кайсарийу). Здесь же, в Палестине (а может быть, и в Джабии), находился Шарахбил.

Версия с приездом Умара в Палестину специально для подписания договора с Иерусалимом по просьбе осажденных — тоже следствие какого-то позднего переосмысления событий и давно признана несостоятельной [+71]. Но истинные причины до сих пор не были ясны. В используемых источниках содержатся неясные сведения о необходимости раздела каких-то средств, об установлении жалованья сиро-палестинской армии и продуктовых пайков. Нет определенного мнения исследователей о том, кто был инициатором поездки: сам Умар или кто-то из вождей мусульманского войска.

Конкретных сведений о самой поездке очень немного, она служит лишь нитью, на которую нанизываются рассказы о решениях Умара по различным религиозно-правовым казусам. Тут и решения о человеке, женатом на двух сестрах, и о старце, который делился своей женой с пастухом в виде платы за его работу [+72], и рассказы о поразительной непритязательности праведного халифа в пище и одежде. Принимать все эти рассказы за чистую монету нельзя, хотя они дают какое-то общее представление о взглядах Умара и отношении к тому, что привелось увидеть в завоеванной стране[[+73].

Несомненно, часть рассказов об аскетизме Умара в связи с этой поездкой (вроде единственной рубахи, которая сопрела от пота) [+74] является плодом благочестивых измышлений, но какая-то основа под ними должна быть. Похоже на то, что в Сирии и Палестине Умар ощущал себя глубоким провинциалом, попавшим в столицу, а это могло заставлять его бравировать аскетизмом, пренебрежением к внешнему блеску, излишне придираться к своим сотоварищам, перенявшим местный образ жизни.

В Азри’ате, где Умара встречали вожди мусульманской армии, местные жители чествовали его игрой на бубнах и пением. Умар потребовал прекратить и успокоился только после уверения, что запрещение подобного проявления верноподданничества может привести местных жителей к подозрению, что он хочет аннулировать договор с ними [+75]. Умар должен был с удивлением смотреть на старых соратников по вере: шелковые и парчовые одежды, дорогая сбруя на конях, драгоценные украшения — не такими были они три года назад, уходя из Медины в неизвестность. Слезши с верблюда, Умар поднял с земли камень и бросил во встречавших со словами: «Быстро же отвернулись вы от своих взглядов. Встречать меня в такой одежде! Ишь, отъелись за два года. Быстро же совратило вас чревоугодие…» Соратники оправдались тем, что, несмотря на все это, — они в броне и при оружии (и, следовательно, свой долг не забывают) [+76]. Сцена живая и вроде бы возможная, да только термин, обозначающий броню (или кольчугу), йаламак, несомненно, тюркского происхождения и не мог в VII в. проникнуть в арабский язык (кстати, он больше не встречается в рассказах о завоевательных походах арабов).

По другому рассказу, Умар приказал забросать пылью лица арабов, форсивших в византийских одеждах, «чтобы вернулись к нашему облику и нашим обычаям». На что Йазид б. Абу Суфйан заметил: «Одежд и коней у нас много, и жизнь у нас легкая, и цены у нас низкие, оставь мусульман жить, как хотят. Да и тебе надо бы надеть эти белые одежды и поехать на таком скакуне — это возвеличило бы тебя в глазах неарабов» [+77].

Из Азри’ата Умар направился в Джабийу, где зимовали основные силы сирийской армии. Как ни странно, в памяти современников не сохранилось никаких воспоминаний ни о встрече с войском, ни о времени прибытия, ни о длительности пребывания. Запомнились отдельные фразы из речи на пятничном молении, связанные с разделом каких-то средств («воистину, Аллах сделал меня хранителем этого богатства (мал) и делителем его…»), а более всего запомнилось осуждающее отношение к роскоши, которой окружили себя предводители мусульманской армии. Они наперебой приглашали халифа в гости и, вероятно, старались блеснуть приемом. Лишь быт Абу Убайды, не имевшего ничего, кроме войлочной подстилки, пролил бальзам на душевные раны халифа. Скудной же жизни большинства мусульманских воинов не из благочестия, а по бедности Умар не замечал, пока ветеран ислама, муаззин пророка Билал, не сказал ему без обиняков: «Предводители сирийских войск едят только птичье мясо и белейший хлеб, а у простых воинов ничего этого нет» [+78].