Олег Большаков - История Халифата. Том 3. Между двумя гражданскими войнами, 656—696

О том, что Му'авийа не просто пользовался знаниями полезных ему христиан, а относился с уважением к христианской культуре, свидетельствует ремонт собора в Эдессе, пострадавшего от землетрясения 3 апреля 679 г., что особо отмечается многими христианскими историками [+111].

Отношение к зороастризму было более враждебным. В 50/670 или 51/671 г. Зийад, назначив Убайдаллаха б. Абу Бакру наместником Сиджистана, отдал ему приказ уничтожить храмы огня и убить жрецов. Если верить автору «Истории Систана», это распоряжение вызвало сопротивление не только со стороны местных жителей, но и со стороны мусульман, которые сочли его нарушением договора и написали жалобу Му'авии, который отменил это распоряжение [+112].

Вполне доброжелательно относились мусульмане и мусульманские власти и к приезжающим иноверцам, совершающим паломничество к святым местам Палестины, о чем определенно свидетельствуют записки монаха Аркульфа, посетившего Палестину и Египет около 670 г. и не нашедшего повода упрекнуть «неверующих» [+113].

Атмосфера веротерпимости, которую питало сохранявшееся убеждение, что каждому народу посылается свой пророк с подобающим ему вероучением, в сочетании с умеренной налоговой политикой не принуждала христиан и иудеев к массовому переходу в ислам. Несколько иначе обстояло дело с зороастрийцами, которых ислам мог привлекать отсутствием сословных преград, но в большинстве иранских провинций сохранялась значительная внутренняя автономия, консервировавшая традиционные отношения.

Исламизация неарабов шла главным образом за счет обращения многочисленных рабов. Для хозяина обращение раба было актом благочестия, для раба — шагом на пути к обретению свободы, так как принявший ислам скорее мог рассчитывать на освобождение. Обращению рабов способствовало и их близкое общение с хозяевами-мусульманами, помогавшее усвоению языка религии. Кроме доброй воли хозяина освободить раба в вознаграждение за верную службу или особые заслуги существовали обстоятельства, когда Коран предписывал освобождение раба в виде епитимьи: за нарушение клятвы (в том числе и о разводе) и за непреднамеренное убийство мусульманина (Коран, 4:92/94, 5:89/91, 58:3/4). Добровольное освобождение раба не было слишком накладным для хозяина, поскольку бывший раб, становясь его «подопечным», мавлей, не порывал с ним, пополнял число челядинцев и союзников, сопровождая своего патрона (также называвшегося мавла) в походах, был его помощником и младшим партнером в торговой или ремесленной деятельности, поддерживал его вместе с кровными родственниками в трудных ситуациях. Подобные отношения складывались и у выкупившегося раба, хотя в этом случае самостоятельность его была больше, в меру его богатства.

Освобожденный раб, лишенный среди чужаков поддержки родственников, мог рассчитывать только на своего патрона-покровителя и поэтому был предан ему без требований и претензий. Оттого, как мы видели, правители разных рангов доверяли своим мавлам посты, от которых зависела их личная безопасность и сохранность финансов. Говорили, что Му'авийа, жалуясь Зийаду в письме на родственников, советовал: «Держись мавлей, ведь они лучше помогают, легче прощают и более благодарны» [+114].

Однако понятие «мавла» шире, чем вольноотпущенник. Человек, принявший ислам стараниями какого-то мусульманина, становился его мавлей. Позднее мусульманские юристы обозначили эту форму отношений вала' ал-ислам или вала' ат-тиба'а («покровительство следования») [+115]. Отношения покровительства возникали и при поселении неарабов в арабских кварталах, создававшем отношения зависимости и покровительства, аналогичные доисламскому дживар. Такие поселенцы считались мавлами племени или рода, на территории которого поселились. Возможно, что в некоторых случаях присельники были сначала немусульманами, а потом принимали ислам.

Провести четкую границу между покровительством (вала') и союзом (хилф) непросто: все зависело от реального соотношения сил сторон. Ряд больших групп неарабов, обращенные в ходе завоеваний, сразу же были приравнены к арабам, внесены в диваны и стали получать жалованье за службу. Так, во время осады Казвина отряд дейлемитов, призванный горожанами на помощь против арабов, перешел на их сторону, принял ислам, был внесен в диван, поселился в Куфе и участвовал в дальнейших завоеваниях. В Куфе эти хамра' ад-Дайлам вступили в союз (хилафа) с Зухрой б. ал-Хуваййей, вождем тамимитского племени бану са'д [+116].

Более многочисленными были подобные группы в Басре. На первом месте были асавира, персидские всадники, перешедшие на сторону арабов и принявшие ислам во время осады Мугирой Тустара (см.: т. 2, с. 95, 148). Они также были приравнены к арабам, многие из них получили высшее жалованье (2000 и 2500 дирхемов). В Басре они вступили в союз с тамимитским племенем бану са'д [+117]. Несмотря на союз, асавира не участвовали на стороне бану са'д во время битвы «у верблюда». В качестве союзников бану ханзала здесь поселились индусы (ас-сийабиджа) и цыгане (аз-зутт), жившие прежде в Бахрейне [+118]. Возможно, что позже к ним присоединились пленные, захваченные позже на границах Синда [+119]. Ас-сийабиджа, как упоминалось выше, состояли в охране Абдаллаха б Амира и охраняли сокровищницу Басры [+120]. Позднее с Убайдаллахом б. Зийадом из Бухары в Басру прибыли 2000 лучников, получивших земельный участок под застройку, об их союзе с каким-либо племенем сведений нет, и неизвестно, считались ли они мавлами Убайдаллаха.

Чистокровные арабы относились к мусульманам-инородцам свысока, издевались над нечистым выговором, иными привычками в быту, избегали родниться с ними. Наиболее националистически настроенные арабы говорили: «Молитву делают недействительной трое — осел, собака и мавла». Далее тот же источник свидетельствует: «Они не называли их по кунье [*7], а звали только по именам и прозвищам, не шли с ними в одном ряду и не пускали их вперед в торжественных выходах, а если они присутствовали на трапезе, то [арабы] сидели перед ними. Если же угощали мавлу из уважения к его возрасту, достоинствам и знанию, то сажали его в проходе для разносчика хлеба, чтобы не было ни от кого скрыто, что это не араб. Не звали их читать молитву над покойником, если присутствовал араб, даже если присутствующий был ничтожным человеком. А тот, кто сватался к женщине из них, обращался не к ее отцу или брату, а к ее патрону, и если тот давал согласие — женился, а если нет — отказывался. А если ее выдавал замуж отец или брат без согласия своего патрона, то брак был недействительным; даже если он совокупился с ней, это считалось сожительством, а не браком» [+121].

В действительности отношение к мавали и их положение в обществе были не столь однозначны. Ограничение прав на заключение брака могло осуществляться в полной мере только в отношении вольноотпущенников, остававшихся в большом доме патрона, и не могло действовать, когда мавла вел самостоятельное хозяйство и тем более если жил в другой местности. Реально действовал традиционный для арабов принцип кафа'а («равноценности»): родственники по отцовской линии старались выдавать дочерей за равного по происхождению и положению (или более высокого), женитьба же на женщине более низкого положения была делом обычным; это объяснялось тем, что дети следовали статусу отца, а не матери. Особенно ревниво относились к этому курайшиты, выдававшие дочерей только за курайшитов. Поэтому и браки арабов с неарабками были делом обычным, даже если они не были мусульманками. Как всегда бывает в жизни, случались и исключения, зависевшие от реального социального и материального положения мавли [+122]. Вряд ли бедный араб отказался бы выдать свою дочь за мавлу халифа, управлявшего финансами целой провинции, с каким бы презрением ни относились к нему курайшитские аристократы; вряд ли арабы племени мурад отказались бы породниться со своим мавлей, богатым торговцем Абу Дукайном, который был в состоянии ссудить им 700 000 дирхемов, когда произошла задержка жалованья [+123].