Андрей Губин - Молоко волчицы

- Откедова ты, говоришь? - зевнул один.

- Попрошу не тыкать! - строго заметил Михей. - Из ставки генерала Деникина.

- А ты, видать, ухорез! - оживился спрашивающий. - Поднять казачество тут неможно - продались, сукины сыны, за чечевичную похлебку новой власти.

- Свяжите меня с атаманом - я имею к нему поручение.

- Вот я! - чуть приблизился из темноты человек в башлыке.

- Не валяйте дурочку - ведите к самому! - приказывал Михей, зная Гришку по фотографии, отобранной у его родителей.

Бандиты заспорили меж собой.

- Пошли! - сказал человек в башлыке.

На выходе из церкви Михей выстрелил в провожатого и негромко окликнул:

- Антон?

- Я, - ответил комендант.

- Ты там? Держи боковую дверь, а я тут буду.

С убитого Михей снял маузер, залег под каменный крест на могиле скончавшегося на водах архиерея. Хорошо, что в детстве Михей ходил в церковь и знал расположение дверей. Есть третья, выходящая в сад, но она забита еще в начале века. Ночь темная. Шелест сада мешает слушать. Глаза напряглись до боли. В домике священника промелькнул и погас огонек.

Глухой, таинственный шум деревьев, нелюдимый, неживой шум... Какая-то жуть вползала в душу Антона от этого шума. Подумалось о тщете человеческой, инструментальной музыки, а он любил слушать фортепиано.

Медленно открылась боковая дверь - открывалась целую вечность. Никого не видно. Потом туманной змеей сползло со ступенек тело. Из главной двери тоже выползал человек. Антон и Михей выстрелили почти одновременно и переползли на новые места. Из дверей ответили пулями - по кресту архиерея и по дереву, под которым только что лежал Антон.

В те годы на всякий выстрел спешили чекисты, а дежурные пожарники на каланче сообщали направление. Из ЧК уже летела линейка с бойцами особотряда.

Антон перестал стрелять. Михей понял - патроны кончились у коменданта - и пожалел, что затеяли они эту операцию вдвоем, как бы втайне от ЧК. У самого Михея был еще вражеский маузер. Он продолжал экономно стрелять, переползая с места на место.

- Кто стреляет? - крикнули от ворот подлетевшие чекисты.

- Сюда! - ответил комендант и перекатился в сторону - рядом защелкали пули.

- Держать церковь! Говорит Есаулов!

Вдруг зазвонил большой набатный колокол. К церкви бежали люди. Чекистам пришлось сдерживать их чуть ли не огнем. Потом православные отступили сами - с колокольни начали стрелять.

Антон Синенкин, отстреливаясь, медленно поднимался по крутой винтовой лестнице. На колокольне были двое. Под выстрелами коменданта один поднял руки - сдался, а другой вороном прыгнул на каменный двор, и тело сплющилось так, что кости головы оказались в животе.

Сдавшийся показал, что вся банда стоит в Чугуевоя балке. Спешно помчались туда красные конники. К обеду банду переловили - правда, атаман Гришка Очаков и на этот раз ушел. В живых осталось немного. Начальник ЧК Быков и слушать не хотел о следствии - всем расстрел, на месте. Комендант настаивал на следствии и суде.

Допрос вел комендант здесь же, в доме ЧК. Двое из банды оказались недавно мобилизованными. Троим комендант подписал расстрел, а мобилизованных решил посадить в исправдом. Кончив работу, Синенкин поехал в комендатуру. Там тоже оказались неотложные дела. Засиделся с бумагами допоздна.

Около полуночи в комендатуру приехали Васнецов и Сучков. Спросили, почему комендант увез из ЧК материалы допроса, и сообщили, что бандитов расстреляли всех, и мобилизованных тоже. Комендант послал их по матушке и захлопнул за ними дверь.

Ныла под ребрами старая рана. Две пулевые царапины получил ночью. Резко покалывало сердце. Комендант заперся, долго курил, потом погасил лампу.

Фронты приближались, полномочия его опять увеличивались. Деникин набирал силу на юге России. На востоке созревал новый верховный правитель России - Колчак, с запада маячила гроза красному Петрограду. И когда кончится самая страшная война - гражданская?.. Неужели главные сражения впереди, что же останется тогда от России?

За решеткой окна знакомые созвездия - блеск извечной меланхолии. А рядом, в синеве ночи, белые хатки, церквушки, собачий лай. Многоликая, косная, угрюмая жизнь. И он, полномочный представитель власти, бессилен помочь и Невзоровой, любовь к которой проснулась вновь, и Глебу с его тоской по коням, и сестре Марии, что продолжала оставаться в прислугах, а всем им надо было помочь.

Антон прикурил от коптилки и вышел на крыльцо. В темноте маячил часовой.

- Все в порядке? - спросил комендант.

- В аккурате.

- Какая ночь, Степан! Звезды - мириады!

- На погоду, товарищ комендант.

- Нас не было - они светили, нас не будет - не погаснут, внуки наши отгорят - они останутся, чуешь, Степан, какие мы короткие вспышки...

- Это точно. А я вот коня себе выменял - чистый лебедь, хоть бы и комдиву. В аккурат врагов теперь наживу.

- Конь - штука важная. Без коня как без ног. А и без звезд скушно.

- Звезды хлеба не просят, пускай себе светят, а все нет лучше солнышка. Бывалоче, с отцовым братом, дядей то есть, едем пахать или за сеном, а солнышко из-за гор подымается, и роса кругом, и туманчик понизу стелется... Так бы и убежал теперь туда, да бежать далеко... Долго ли еще служить нам?

- Долго. Вся наша жизнь служба. Пока всех врагов не перебьем.

- Все собираюсь у вас спросить, товарищ военный комендант. Революция - это значит, бедные против богатых, чтоб всем поровну. А вот конь мой дюжей других аккуратный - что же, отберут у меня коня, примерно, для начальства? Опять, значит, равнения не получается. Другое хочу я спросить. Вот мой двоюродный брат Петька Анискин сроду хлеба вволю не наедался, ходил сбоку сапог, а теперь самая он белогадюка. А вы, примерно, бывший офицер и командуете красной властью. Вы только не подумайте чего. Я этого Петьку антихриста дюже хочу на мушку поймать - и вроде жалко его, хама бессовестного, ведь он дурак, со своей же властью сражается. Я понимаю, его надо израсходовать немедля как контру, но он же бедняк из бедняков, хотя и казак. Его даже через бедность не взяли служить в Волгский полк, а направили в пехоту, в пластуны, у него и коня не было. А что же получается на поверку? А то, что теперь этот гад за попов и генералов-сатрапов кровь проливает. Я его, конечно, стрельну, бог даст, но и жинку его жалко, и детишков, они и посейчас побираются, стоят под церквой с длинной рукой. Вот вы грамотный - и ответьте мне: зачем таких дураков земля наплодила?

- Дураков, Степан, много, верно гутаришь. И кабы он был просто дурак, а то с маузером да бомбой.

- Вы не сумлевайтесь, я на рыск пойду, но стрельну этого подлеца, добуду его душу. Теперь его надо решать. Вы только не подумайте чего.

- Надо решать, Степан. Через себя переступать. У меня отец по дурости попал к белым. Мне теперь предстоит... Ты бы отца мог убить?