Иса Гусейнов - Судный день

А битва продолжалась. Мюриды в пылу боя не заметили, как убили Фазла. Одна лишь Фатьма, увидев, как Мираншах, отделившись от тысячного отряда, с которым он прибыл из Султании, поскакал на гребень холма, соскочил на землю и занес над Фазлом кинжал, вдруг беззвучно и медленно осела и распласталась на земле.

Юсиф, взглянув со странным безучастием на Фатьму, распластавшуюся на земле, и на Фазла, бездыханно лежащего па бугре, сказал Насими с иронией:

- Вот и плоды! Сбылась твоя мечта. Ты стал пророком. Трон и корона твои, эй, Сахиб-аз-3аман (Сахиб-аз-Заман - дословно: хозяин времени.)!

Потом он поднял с земли Фатьму, повел ее с собой по спуску к реке и, обернувшись еще раз, крикнул Насими:

- Не ищи нас!

Насими же не слышал и не видел ничего, кроме рвущегося изнутри стона и бездыханного Устада с белеющей рукояткой кинжала в груди, и когда двое всадников с обмотанными вокруг пояса концами цепей, привязанных к ногам Фазла, поскакали, волоча тело его вниз по холму в русло реки, а оттуда вверх по ущелью, стон этот вырвался рыданием.

...Едва поднялось солнце, армия по знаку эмира Гыймаза отошла к шатрам.

Мюриды, связав концами свои кушаки, стали вытаскивать из рва своих мертвых и живых сотоварищей. Насими же шел по следу, собирая растерзанные останки своего Устада. Мюриды, похоронив своих погибших собратьев и разместив раненых в деревне Ханегях, отправились вслед Насими.

Когда наследнику Мираншаху сообщили, что по левому берегу реки Алинджа движется торжественная похоронная процессия, он заметался в неистовстве:

- Кто позволил?! Как осмелились?! Указом шейха Береке тело еретика должно быть рассеяно по земле, дабы могила его не превратилась в место паломничества!

Связанный по рукам странным приказом отца не поднимать руки ни на кого из хуруфитов, кроме Фазлуллаха, Мираншах всполошился, не зная, что предпринять, но змир Гыймаз, предупреждая очередной приступ нерассуждающего бешенства, поспешил вскочить на коня.

- Я сам разузнаю! - сказал он. - Не думаю, чтоб хоронили Фазлуллаха.

Подъехав к белоснежной толпе, окружившей могилу на, левом берегу реки Алинджа на солнечном склоне деревни Ханегях, эмир Гыймаз спросил:

- Кого хороните? И услышал в ответ:

- Шейха Хорасана (Xорасан - лучезарный, с востока рассеивающий тьму.)

Услышав это имя, эмир, причастный к деяниям Тайного мюрида и его Устада, тотчас спешился и, сжав рукоятку символического деревянного меча - память шейха, - ушедшего и в последний свой путь под тайным именем, в глубоком трауре склонил голову.

На холме, где когда-то шейх Хорасан впервые прочитал проповедь объемлющую великую программу единения человечества, зажгли одинокий символический факел. Тело опустили, как и собирали по ущельям Алинджи, в глубочайшем молчании, и до полуночи белый поток двигался вокруг могилы, и каждый бросал горсть земли, засыпая не только останки Фазла, но и собственные надежды и чаяния, погребая великого мученика-правдоборца, сотворенного вселенной и принадлежащего всему человечеству.

Прошло оашшадцать лет. В тысяча триста девяносто пятом году Тимур победил в битве при Астрахане Тохтамыша, который вскоре, разбитый и разоренный, исчез в степях, как раненый волк, а в тысяча четыреста втором году победил и пленил Ильдрыма Баязида под Анкарой. Летописец сообщает, что, возвращаясь с победой из Рума, Тимур вез в железной клетке на арбе Баязида и, приближаясь время от времени верхом к нему, плевал в лицо сквозь прутья клетки и всякий раз швырял ему вести одна злее другой. "Твой наследник Сулейман сбежал, бросив тебя в окружении", - бросал он ему в лицо с плевком. "Род твой опозорен навеки, и царство твое развалилось!" - говорил он ему в гневе. Баязид же, которого ему так хотелось сломить окончательно, и в клетке глядел на него ястребиным взглядом единственного здорового глаза, прикрывая слепой свой глаз краем чалмы.

И Шами, и другие летописцы объясняли безудержную ярость одного завоевателя, па другого гордыней мирового господства, а также тем, что в битве под Анкарой Баязид сражался отчаянно и Тимур понес большие потери. Летописцы, не скупясь па подробности, рассказали, как в той битве был смертельно ранен один из любимейших внуков Тимура и как скончался он по прибытии в Самарканд. Об истинной же причине этой ненависти к уже поверженному врагу летописцы не пишут ни слова, и потаенный смысл последних лет жизни Тимура остается покрытым тьмой.

После того же, как на языки мира были переведены записки кастильского посланника де Клавихо, которого послали из Кастилии в далекий Мавераннахр изучить и описать все, что известно об эмире Самарканда, среди историков и исследователей получат распространение такие мнения, как: "Европейцы не считают Тамерлана мусульманским правителем", "Религия была для Тамерлана лишь средством достижения власти". Когда "Уложение" Тимура было переведено на европейские языки, историки поразились контрастам справедливых и мудрых законов, диктованных эмиром Самаркандским до последних дней своей жизни, и живой памятью о страшных погромах, о башнях из отрубленных голов, о людях, замурованных в крепостные стены. Интерес к эмиру Самаркандскому вспыхнул с новой сплои, н все вновь обратились к запискам кастильского посланника де Клавихо, но мало кто обратил внимание на несколько, фраз о том, что в самаркандских мавзолеях, построенных Тимуром, и на знамени его он вместо полумесяца пророка Магомета увидел герб "Три круга", а в окрестностях Самарканда встречал одетых в белые одежды христиан, свершающих обряд с огнем. Одетые в белые одежды люди, бреющие себе лица с помощью горячей головешки, были мюриды Фазла, а "Три круга" - их символом Земли, Солнца, Луны,

Чужеземный посланник не разобрался в том, что видел собственными глазами, и не понял, что Тимур, сохранив ислам как официальную религию и подавив волю своих сановных сеидов, обязал их признать наряду с лояльными суфиями и хуруфитов в своей державе и принял их символ вселенной - Землю, Солнце, Луну "Три круга", замеченных де Клавихо.

Спустя несколько лет после казни Фазла ни для кого в царстве Тимура не было тайной, что "подле змира Тимура сидит хуруфит", когда же стали говорить, что трон змира во дворце Полистан в Самарканде стоит на синем камне и что даже воспитание своих младших внуков Тимур доверил окаянным еретикам азербайджанцам, Кыбла которых - синий камень Мусы, и что все поборники "лаилахаиллаллаха" в ожидании коренных перемен в правлении Тимура, который склоняется к принятию "анал-хакка", погружены в глубокий траур. Такой же синий камень, какой лежал под тропом повелителя, позже привез из Монголии внук его Улугбек, будучи правителем Самарканда, и, как известно, посвятил свою жизнь изучению тайн вселенной.