Жорж Бордонов - Повседневная жизнь тамплиеров в XIII веке

Братья должны были исповедоваться только перед капелланом тамплиеров, кроме исключительных случаев, для которых требовалось разрешение своего командора. Капелланы отпускали грехи именем папы, единственного авторитета, которому они были подвластны, равно как и все остальные члены Ордена. Однако наиболее тяжкие преступления подлежали суду только самого папы: убийство христианина (мужчины или женщины), разбойное нападение на христианина, совершенное братом или капелланом, повлекшее пролитие крови, вступление в Орден путем симонии, вступление в Орден монаха иного толка, утаившего свою принадлежность к монашеству. Тем не менее, поскольку резиденция папы находилась в Риме, отпущение подобных грехов можно было требовать и у архиепископа или епископа диоцеза.

Эти положения нуждаются в некотором пояснении. Обвинители Ордена тамплиеров не раз говорили, а вслед за ними повторяли и многие комментаторы, что тамплиеры исповедовались друг другу в своих грехах, тем более что председатели капитулов еретическим образом присвоили себе право отпущения грехов — и все для того, чтобы не выносить на публику свои тяжкие прегрешения. Но почему же тогда «Дополнения» к Уставу так подробно рассматривают круг вопросов, касающихся капелланов, их прав и обязанностей, а также тех санкций, которым они подвергались в случае неисполнения долга? И почему тогда их проступки относятся к числу наиболее тяжких? В следующей главе мы увидим, что представляла собой взаимная исповедь тамплиеров и как действовал их дисциплинарный суд. Заблуждение, в которое столь охотно впали Филипп Красивый и его судьи, зиждилось на смешении дисциплинарных нарушений тамплиеров «мирского» характера и грехов, которые носили характер «духовный». Первые в соответствии с Уставом подлежали рассмотрению капитула. Последние были в ведении капеллана в соответствии с полномочиями, которыми наделил его папа. Разница между ними имела кардинальное значение.

Когда день подходил к концу и наступала ночь, звон колокола, согласно Уставу, возвещал повечерие. Братья сообща садились за легкую трапезу, являвшуюся для них обедом и предоставлявшуюся им по усмотрению командора. В это время можно было подавать воду или разбавленное вино, но в разумном количестве. Устав напоминал об изречении Соломона: «Quia vinum facit apostare sapientes», что значит «вино превращает мудрецов в скотов». Перекусив, тамплиеры направлялись в часовню, где слушали или читали молитвы повечерия. После этого они шли в общую спальню, не разговаривая друг с другом и нарушая молчание только в случае крайней необходимости. Если надо было, они могли проведать лошадей и отдать распоряжения оруженосцам. Уходу за лошадьми в Ордене придавали огромное значение. Уважаемые члены обители и старшие рыцари обсуждали с командором текущие дела. При этом говорили только о самом насущном, ибо велеречивость считалась грехом; смех и чересчур оживленный разговор, «болтовня» были запрещены.

В таком же молчании братья раздевались. Они аккуратно развешивали свои плащи, с которыми следовало обращаться особенно бережно и почтительно из-за нашитого на них алого креста. На ночь они оставались в сорочке, подштанниках, шоссах и с тонким пояском на талии — по поводу этого шнурка изведено немало чернил в стремлении доказать, что к нему, прежде чем дать его тамплиеру, заставляли прикоснуться языческого идола (Бафомета).

Один за другим они ложились в свои убогие постели, совершенно одинаковые, состоявшие из соломенного тюфяка, двух покровов и одного шерстяного ковра с чередующимися черными и белыми полосами. Вплоть до колокольного звона, возвещавшего молитву первого часа, они должны были пребывать в молчании, кроме самых крайних случаев. Прежде чем погрузиться в сон, они в последний раз произносили про себя «Отче наш», чтобы Бог отпустил им их прегрешения. Свеча, которая до рассвета оставалась гореть в спальне, освещала их белые фигуры, эту вереницу лежащих тел.

Невозможно было сделаться тамплиером за несколько дней. Исполнение ежедневных обязанностей, краткий обзор которых дан в предыдущей главе, сопровождалось изощренными запретами, изобиловавшими нюансами, на которые в течение дня новичку постоянно указывали командор и старшие члены Ордена. Среди братьев было много людей молодых, с горячей кровью, наделенных пылким и страстным темпераментом. Их нужно было подчинить строгой дисциплине Ордена — не сломать, но смягчить их личность. Не искоренять воинственные инстинкты, но направить их в нужное русло, чтобы они с максимальной пользой служили делу Ордена и Церкви. Это не всегда оказывалось просто, и некоторые дебютанты противились жестким ограничениям, прежде чем начинали осознавать целесообразность дисциплинарных требований. С молодежью обращались мягко, командор отдавал им приказания «ради Бога», но им ничего не прощали. Особенно тяжело было отказаться от сложившихся привычек и свободы воли, цены которой они не знали до поступления в Орден. Праздность, развлечения, шутливые беседы находились под строжайшим запретом. Нельзя было играть в шахматы и в триктрак — игры, известные в любой семье, которые считались невинными, но которые порицались Уставом, усмотревшим в них основание для возможных ссор. Допускалась только игра в классы (вид настольной игры с костями и фишками), в бабки и в форбот, о правилах которой ничего не известно, где не требовалось никакого заклада. Но все равно предпочтительнее было употребить свободное время на чтение или на произнесение вслух молитв либо на исполнение какой-нибудь работы, полезной для братства. Запрещалось — этим-то наездникам! — быстро скакать верхом (переходить в галоп) без специального на то разрешения, как в одиночку, так и в сопровождении товарища. Запрещалось без спроса брать свое же оружие. Запрещалось тренироваться пешими с копьем в упражнении «богор» (единоборство, вид поединка на копьях или турнира), так как следовало избегать всего, что могло нанести ущерб обители. Запрещалось «обихаживать» самостоятельно свою же лошадь (подковывать или чистить), ибо эти занятия считались уделом кузнецов и оруженосцев. Запрещалось дарить что бы то ни было, что имело хоть минимальную ценность, кроме старого фонаря, деревянной дубины или кольев для палатки. Запрещалось без разрешения покидать командорство ради посещения города, мызы или замка. Не дозволялось заходить в частные дома иначе как в сопровождении командора или бальи. Нельзя было пить вино и принимать пищу за пределами обители кроме как за столом епископа, другого служителя церкви или братьев госпитальеров. Запрещалось присваивать себе найденное: находку следовало доставить в часовню, где надлежало возвратить ее тому брату, который ее потерял. Запрещалось кормить свою лошадь ячменем и фуражом, который можно было раздобыть сверх предусмотренной нормы, чтобы не ущемлять остальных животных. Запрещалось украшать древко копья или шлем, без разрешения начищать до блеска меч или кинжал. Запрещалось клясться и произносить непристойности. Запрещалось хранить при себе деньги кроме как по специальному распоряжению командора: этот запрет был настолько бескомпромиссным, что если, например, в карманах скончавшегося брата обнаруживали несколько су, то его посмертно исключали из рядов Ордена и лишали права на погребение в пределах кладбища тамплиеров. Также запрещалось без специального разрешения хранить у себя орденский Устав или «Дополнения», полностью или в отрывках, — не из любви к секретам или стремления к скрытности, но чтобы Устав не сделался достоянием оруженосцев и не подвергся разглашению среди «мирян», хотя совершенно очевидно, что содержащиеся в нем «строгости» не могли привлечь широкие массы. Кроме того, все монастыри сохраняли свои Уставы в тайне. У тамплиеров только командоры округов могли иметь в своем распоряжении экземпляр Устава. Но возможно, что и командоры некоторых крупных обителей также хранили у себя полный или частичный его текст, хотя бы для того, чтобы сверяться с ним при приеме новых членов; а равно чтобы сдерживать себя от гневливости, от греховных поступков или от обвинения других в нечестивости, чтобы чувствовать удовлетворение от своих действий и чтобы подавлять в себе суетность и гордыню.