Геннадий Левицкий - Гай Юлий Цезарь. Злом обретенное бессмертие

Продовольственную нужду Цезарь испытывал все острее и острее; главная цель похода — наполненный хлебом Диррахий — по — прежнему оставалась недосягаемой.

Плутарх пишет:

Помпей разбил лагерь в удобном месте, имея возможность снабжать в изобилии свои войска с моря и с суши, тогда как солдаты Цезаря уже с самого начала испытывали недостаток в продовольствии, а потом из — за отсутствия самого необходимого стали есть какие — то коренья, кроша их на мелкие части и смешивая с молоком. Иногда они лепили из этой смеси хлебцы и, нападая на передовые караулы противника, бросали эти хлебцы, крича, что не прекратят осады Помпея до тех пор, пока земля будет рождать такие коренья.

Желая порадовать Помпея, ему принесли этот хлеб, но полководец пришел лишь в ужас:

— С какими зверями мы сражаемся!

Труды начали давать результат. Помпей терпел нужду. Цезарь сообщает, что, по словам перебежчиков, «помпеянцы кормят еще кое — как лошадей, в то время как остальной обозный скот у них уже погиб, и что люди болеют от тесноты занимаемого ими места, от зловония, издаваемого множеством трупов, и от непривычки к ежедневной трудной работе, но что особенно тяжело им от недостатка воды».

Стычки происходили ежедневно, и чаще всего верх в них брали легионеры Цезаря. Однажды Помпею надоели «комариные укусы», и Цезарь лишь по счастливой случайности не лишился всего: и войска, и надежд, и самой жизни.

Помпей произвел набег, против которого никто не устоял: рвы наполнились трупами, солдаты Цезаря падали возле собственного вала и частокола, поражаемые неприятелем во время поспешного бегства.

Старые ветераны Цезаря сражались, словно волки за свое логово: они не задумываясь рисковали жизнями ради любимого командира. Их имена и подвиги сохранились в описаниях древних авторов.

Аппиан рассказывает:

Один центурион, по имени Сцева, совершивший много блестящих дел и раненный в глаз стрелой, выступил вперед и сделал знак рукой, что желает что — то сказать. Когда наступило молчание, он крикнул известному своим мужеством центуриону Помпея:

— Спаси человека, равного тебе, спаси друга, пришли мне людей, которые бы вывели меня за руки, так как я ранен.

Когда к нему как к перебежчику подбежали два человека, он одного из них убил, другому пробил плечо. Так поступил он, когда уже перестал надеяться на свое спасение и на спасение укрепления, но тем самым он внушил всем другим стыд и воодушевление, и укрепление было спасено, несмотря на то, что сам начальник участка обороны, Минуций, сильно пострадал и был, как говорят, 120 раз уязвлен в щит, имел шесть ран на теле и лишился, как и Сцева, глаза. Цезарь почтил героев многими наградами…

Так сражались ветераны, прошедшие с Цезарем Галлию, однако новобранцы не имели их мужества и не понимали, почему они должны сражаться не на жизнь, а на смерть со своими соотечественниками.

Плутарх так описывает роковое сражение:

Цезарь вышел навстречу солдатам, тщетно пытаясь повернуть бегущих назад. Он хватался за знамена, но знаменосцы бросали их, так что неприятели захватили 32 знамени. Сам Цезарь едва не был при этом убит. Схватив какого — то рослого и сильного солдата, бежавшего мимо, он приказал ему остановиться и повернуть на неприятеля. Тот в смятении перед лицом ужасной опасности поднял меч, чтобы поразить Цезаря, но оруженосец Цезаря подоспел и отрубил ему руку. Однако Помпей — то ли по какой — то нерешительности, то ли случайно — не до конца воспользовался своим успехом, но отступил, загнав беглецов в их лагерь. Цезарь, который уже потерял было всякую надежду, сказал после этого своим друзьям:

— Сегодня победа осталась бы за противниками, если бы у них было кому победить.

Помпея обвиняли в недальновидности, трусости его ближайшие сподвижники, в том же его будут обвинять историки следующих двух тысячелетий. Лишь Катон — самый последовательный враг Цезаря — понимал, как тяжело этому человеку убивать соотечественников.

Один Катон, который при виде павших в бою неприятелей (их было около тысячи) ушел, закрыв лицо в знак печали, и, заплакав, хвалил Помпея за то, что тот уклоняется от сражения и щадит сограждан.

Зато отличился бывший соратник Цезаря — Тит Лабиен; он потребовал от Помпея, чтобы ему были предоставлены все пленные, и после долгих издевательств казнил их на виду у всего войска. Справедливости ради заметим, что акт жестокости Лабиена описывает не кто иной, как Цезарь. Ему, как ловкому политику, было необходимо морально уничтожить Лабиена — единственного из легатов, кто его покинул.

По признанию самого Цезаря, он «потерял за один день 960 солдат и 200 человек из конницы, военных трибунов и центурионов 32 человека. Но значительная часть из них погибла без боя, будучи задавлена во рву, в укреплениях, у реки бежавшими в панике товарищами». После такого поражения не имело смысла продолжать осаду победоносной армии Помпея.

Цезарь мог остановиться, мог признать свои ошибки; он был не из тех неисправимых гордецов, что упорствовали в заблуждениях. Цезарь умел побеждать и пользоваться победами, но он умел и проигрывать. Пожалуй, это и есть одна из важнейших составляющих его успеха.

После битвы, по словам Плутарха, Цезарь был беспокоен.

Придя к себе в палатку и улегшись, он провел ночь в мучительной тревоге и тяжелых размышлениях о том, как неразумно он командует. Он говорил себе, что перед ним простираются равнины, богатые македонские и фессалийские города, а он, вместо того чтобы перенести туда военные действия, расположился лагерем у моря, на котором перевес принадлежит противнику, так что скорее он сам терпит лишения осажденного, нежели осаждает врага. В таком мучительном душевном состоянии, угнетаемый недостатком продовольствия и неблагоприятно сложившейся обстановкой, Цезарь принял решение двинуться против Сципиона в Македонию, рассчитывая либо заманить Помпея туда, где тот должен будет сражаться в одинаковых с ним условиях, не получая поддержки с моря, либо разгромить Сципиона, предоставленного самому себе.

В Фессалии Цезарь пытался войти в небольшой город Гомфы. Несколько месяцев назад эта община добровольно обратилась к Цезарю с предложением «пользоваться всеми ее средствами и просила у него гарнизона», но теперь впустить эту оголодавшую толпу было бы равносильно самоубийству — горожане закрыли ворота. Тогда рассвирепевший Гай Юлий взял город штурмом и отдал воинам на разграбление. «Воины вследствие голода разом наполнили свои утробы всякой снедью и непристойно опьянели, — рассказывает Аппиан, — и наиболее из них забавными в пьяном состоянии выглядели германцы, так что, казалось, явись Помпей в это время, он мог бы совершить нечто решающее, если бы только он из гордости совершенно не пренебрег их преследовать». Помпей поступил как средневековый рыцарь — из тех, что своим благородством обеспечивали сытную жизнь трубадуров, но эпоха рыцарства не настала, и ему придется платить за свою доброту.