Николай Каролидес - 100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 2

Круциферские к моменту приезда Бельтова уже четыре года счастливо живут в соседнем с Белым Полем уездном городе. Доктор Семен Иванович Крупов, единственный друг семьи, знакомит с ними Бельтова. Владимир, «чужой дома, чужой и на чужбине», только у Круциферских чувствует себя органично. Неудивительно, что очень скоро он влюбляется в Любовь Александровну, которая не в силах выстоять перед его «огненной натурой». Но страсть их разрешилась болезнью Любови Александровны, отъездом Бельтова и пьянством Круциферского.

Роман был опубликован в журнале «Отечественные записки» — в № 12 за 1845 год и № 4 за 1846 с подписью И. [6] сокращение псевдонима Герцена — «Искандер» На приведенном выше доносе Булгарина резолюция начальника III отделения Л. В. Дубельта: «…я нахожу всю повесть предосудительною». Однако «повесть» опубликовали, хоть и с цензурными купюрами.

Эмигрировав в 1847 году, Герцен, стал персоной нон грата в русской словесности. Его имя не упоминали в печати — заменяли псевдонимом Искандер, для всех, однако, прозрачным. Николаю I приписывают такие слова о Герцене: «Я не знаю такого гадкого дерева, на котором бы я его не повесил!» Сразу после отъезда Герцена в русской культуре началось «мрачное семилетие» господства тотальной цензуры, завершившееся с приходом на трон нового императора в 1855 году. Все издания романа были внесены в каталоги книг, запрещенных для публичных библиотек.

В 1866 году В. Ковалевскому удалось издать роман в Петербурге — без указания автора. Но издание было также внесено в каталоги книг, запрещенных для публичных библиотек, а на цензора, пропустившего книгу в печать, было наложено взыскание. В 1871 году попытка В. Ковалевского предпринять аналогичное издание закончилась арестом трехтысячного тиража 22 марта на основании закона от 12 февраля 1871 года, запрещавшего издание произведений эмигрантов и политических преступников. Тираж был уничтожен в августе 1875 года. В 1880-е годы цензура продолжала рассматривать роман как «знамя протеста». А издание 1891 года, разрешенное Александром III лично, было внесено в каталоги книг, запрещенных для публичных библиотек. Даже в павленковском издании 1905 года цензурные купюры восстановлены не были.

Впрочем, Герцен с видимым удовольствием восстановил их в изданиях «Вольной русской типографии» — отметив курсивом изъятые фрагменты текста. Например, такой:

«Учитель физики просил прощения его превосходительства убить кролика под колпаком пневматической машины и голубя лейденской банкой. Меценат просил их пощадить, причем директор, тронутый, посмотрел на всех учителей и на всех учеников, как бы говоря: «Величие всегда сопровождается кротостью». Голубь и кролик после этого жили в залавке у сторожа до самого акта, когда неумолимый учитель все-таки, к большому удовольствию всего города, принес их на жертву науке и образованию».

Лемке М.К. Николаевские жандармы и литература, 1826–1855 гг. СПб., 1909.

Добровольский Л.М. Запрещенная книга в России. 1825–1904. М., 1962 (по указателю).

Перкаль М.К. Царская цензура в борьбе с изданиями произведений А.И. Герцена (Обзор архивных материалов. 1871–1917) // Книга, исследования и материалы. Кн. 12. М.: Книга, 1966. С. 235–253.

Сводный каталог русской нелегальной и запрещенной печати XIX века: (Книги и периодические издания). 4.1–9. М., 1971; 2-е изд. доп. и перераб. Ч. 1 — З.М., 1981–1982 (по указателям).

Эйдельман Н.Я. Герцен в борьбе против самодержавия. М., 1984.

Автор: Уолт Уитмен

Год и место первой публикации: 1855, США

Издатель: автор

Литературная форма: поэтический сборник

«Листья травы» были изданы ин-кварто в 1855 году; Уитмен отпечатал 95 страниц в бруклинской типографии Эндрю и Джеймса Ром. Книга вышла без имени автора на титульном листе, данные об издателе и типографии также не были указаны. Тем не менее он не скрывал своего авторства: авторские права принадлежали «Уолтеру Уитмену», на титульном листе был его портрет. Двенадцать поэм в издании 1855 года не имели заглавий, но в более поздних изданиях Уитмен дал им известные нам названия: «Песнь о себе», «Песни разных профессий», «Мысли о времени», «Спящие», «О теле электрическом я пою», «Лица», «Песни расставаний», «Европа (72-й и 73-й годы этих Штатов)», «Бостонская Баллада» и др. Сборник пять раз переиздавался при жизни Уитмена. Третье издание, опубликованное в 1860 году, содержало более ста дополнительных стихотворений. Многие из них имели гомосексуальный подтекст — это принесло книге дополнительную известность.

Первое издание отвечало цели Уитмена написать серьезное произведение в отчетливо чувственной манере. В отличие от большинства сочинителей его времени, писавших об образованной элите и для нее, его интересует обыкновенный человек. Свое внимание он обратил на ординарных людей, создавших американское общество. Он преследовал в поэзии и другую цель: в предисловии к изданию «Листьев травы» 1855 года Уитмен писал, что он хочет объединить физическую сторону человеческой жизни с духовной. Это воплощается, например, в «Песне о себе», где есть такая строчка: «Я поэт Тела, и я поэт Души…» (Здесь и далее — пер. К. Чуковского).

Разрабатывая тему приятия жизни во всех ее проявлениях, без исключений, Уитмен не чурался анатомических подробностей, чем оскорбил многих читателей, для которых подобные выражения были табуированы на протяжении еще многих десятилетий. Принимая природу во всех ее проявлениях, он пишет о земле, где «…Дети хавроньи, похрюкивающей, когда они тянут ее сосцы» и «Где бык идет совершить свою мужскую работу и жеребец — свою, где за курицей шагает петух…» Он принимает и людей в любых состояниях и жизненных ситуациях:

«.. Вор, паразит и содержанка — это и для вас приглашение,

Раб с толстыми губами приглашен, сифилитик приглашен…».

Он предлагает дружбу и братство всем:

«Меня тянет к рабу на хлопковых полях и к тому, кто чистит отхожие места,

Я целую его, как родного, в правую щеку…»

На протяжении всей поэмы Уитмен говорит о физиологических отправлениях и вещах, которые его современники старались замалчивать, как «неприличные» или «неподобающие» для обсуждения:

«.. Совокупление для меня столь же священно, как смерть.

Верую в плоть и ее аппетиты,

Слух, осязание, зрение — вот чудеса, и чудо — каждый крохотный мой волосок.

<���…>

…Запах моих подмышек ароматнее всякой молитвы…

<���…>

Я гоню из постели мужа, я сам остаюсь с новобрачной и всю ночь прижимаю ее к своим бедрам и к губам…»