Эдуард Баталов - Философия бунта

Внешний «аутсайдер» обнаруживает, таким образом, в конечном счете такое же бессилие, как и «аутсайдер» внутренний. Надежды оказываются иллюзорными, а революция – «отложенной»…

Пессимистический вывод, к которому приходит Маркузе, предопределяется не только его нигилистическим отношением к пролетариату капиталистических стран, но и одним из коренных пороков его концепции мировой революции – игнорированием мировой социалистической системы, которая «является решающей силой в антиимпериалистической борьбе» [78] и которая вместе с международным рабочим движением выполняет в мировом масштабе ту же роль, что и национальные отряды рабочего класса в рамках отдельных капиталистических стран. Маркузе искусственно расчленяет мировую социалистическую систему, относя страны, еще не достигшие высокого уровня экономического развития, к так называемым «бедным нациям», а развитые социалистические страны, прежде всего Советский Союз, – к «богатым нациям» вместе со странами развитого капитала. В результате этой операции развитие мирового революционного процесса оказывается сведенным к борьбе «богатых» («нереволюционных») и «бедных» («революционных») наций, что характерно для концепции, которую в ее основных моментах проповедуют и сторонники теории «конвергенции» из числа западных буржуазных идеологов и особенно рьяно маоисты и которая не имеет ничего общего с действительным ходом борьбы классов на международной арене. Маркузе использует тот реальный факт, что мировая социалистическая система формируется неравномерно (так как неравномерно развивается капитализм, в недрах которого вызревают предпосылки социализма), а эта неравномерность неизбежно порождает и различие форм борьбы, которую ведут социалистические страны против мирового капитализма, и различие форм организации общественной жизни в этих странах. Но, переоценивая «имущественную» характеристику, он не хочет видеть объединяющей социалистические страны общности социальных отношений и институтов. «Имущественный» базис, игравший решающую роль в условиях существования локальных государственных образований и недостаточного развития связей между странами, сам по себе не может «нейтрализовать» или коренным образом деформировать характер общественных отношений. Материально-техническая и политическая интеграция, идейное единство создают возможность «компенсации» отсутствующих в той или иной конкретной стране материальных факторов социального прогресса благодаря наличию последних в других странах и интернациональному обмену услугами, в организации которого определяющая роль принадлежит уже характеру общественных отношений. Таким образом, ход мирового революционного процесса определяется не «противостоянием» «бедных» и «богатых» наций, не борьбой «мировой деревни» против «мирового города», а борьбой объединенных сил мировой социалистической системы, международного коммунистического и рабочего движения и национально-освободительного движения против сил империализма. Всякая попытка умаления роли международного рабочего класса и мировой социалистической системы, всякая попытка противопоставления национально-освободительного движения борьбе рабочего класса объективно способствует разобщению сил, ведущих борьбу за освобождение человечества от гнета капитала.

Интерес Маркузе, Миллса и других западных идеологов левого радикализма к интеллигенции непосредственно проистекал из пессимистической оценки ими революционной роли рабочего класса. Вместе с тем он был связан и с некоторыми реальными тенденциями, характерными для современного капиталистического общества.

Борьба вокруг проблемы интеллигенции, развернувшаяся сейчас в буржуазной социологии, определяется в конечном счете тем, что в современном капиталистическом обществе происходят процессы, накладывающие определенный отпечаток на его классовую структуру, функции социальных классов и групп и их роль в обществе. К числу этих процессов относятся: постепенное превращение науки в непосредственную производительную силу; изменение соотношения между умственным и физическим трудом в процессе общественного производства; создание своего рода «индустрии культуры», призванной осуществлять целенаправленное формирование сознания и психики. Происходит изменение положения и роли интеллигенции, ее места в системе общественного производства.

Функционируя в рамках промышленного общества, интеллигенция (прежде всего гуманитарная) раньше оставалась в массе своей непосредственно не втянутой в систему производства капитала. Такое положение обеспечивало ей относительную свободу, ту самую свободу, которая позволяла сочетать нерасчлененные в то время функции творца, хранителя и воспроизводителя знания (своего рода «память» общества) и «чувствилища» общества (своего рода общественную «совесть»). Последняя функция специально подчеркивалась В. И. Лениным: «…интеллигенция потому и называется интеллигенцией, что всего сознательнее, всего решительнее и всего точнее отражает и выражает развитие классовых интересов и политических группировок во всем обществе» [79].

Стоя в стороне от индустриально организованного производства и в то же время являясь хозяином орудий своего труда, интеллигент был не отчужден от того индивидуально-кустарного производства, которое составляло основное содержание его общественно полезной деятельности. Он от начала до конца контролировал все его «технологические» звенья и сам же выступал в роли продавца созданного им продукта. Поскольку последний делался в основном как бы «по велению души», то осуществляемый интеллигентом процесс производства выступал как творчество, огражденное от действия внешних механизмов его регулирования.

«В большинстве случаев, – отмечал К. Маркс, имея в виду научное и художественное творчество, – здесь дело ограничивается переходной к капиталистическому производству формой, заключающейся в том, что люди, занятые различными видами научного и художественного производства, ремесленники или же мастера своего дела, работают на совокупный торговый капитал книготорговцев, – отношение, не имеющее ничего общего с капиталистическим способом производства в собственном смысле слова и еще не подчиненное ему даже формально. То обстоятельство, что именно в этих переходных формах эксплуатация труда достигает наивысшей степени, нисколько не меняет существа дела» [80]. Тот факт, что интеллигент мог быть безжалостно ограблен предпринимателем, с которым в итоге вынужден был вступать в отношения купли – продажи; что его неотчужденность не выходила за рамки индивидуально-кустарного производства и моментально испарялась при вступлении в контакт с рынком; что его «свободная» деятельность в конечном счете опосредствовалась механизмом спроса – предложения на капиталистическом рынке товаров духовного производства – все это обычно оставалось незамеченным интеллигентом. Характер эксплуатации интеллигента скрывал от последнего противоречивое положение его как «свободного художника» и эксплуатируемого работника. В этих условиях разрыв между состоянием сознания и бытия интеллигента не мог достичь такого критического уровня, который бы позволил массе работников умственного труда выступать против господства капиталистических отношений.