Вадим Медведев - РАСПАД. Как он назревал в «мировой системе социализма»

В сентябре, после того как Красная Армия освободила Смоленск, решением правительства СССР была создана специальная комиссия по установлению обстоятельств расстрела в катынском лесу польских пленных офицеров.

Комиссию возглавлял академик Н.Н. Бурденко, а в ее состав входили: писатель А.Н. Толстой, митрополит Николай, академик В.П. Потемкин и другие. Результаты работы комиссии были опубликованы в январе 1944 года. Комиссия дала другую версию трагедии в Катыни, согласно которой в Смоленской области до нападения Германии на Советский Союз находился лагерь для военнопленных поляков. В лагере было 11 тыс. человек, которые были заняты на дорожно-строительных работах. Во время отступления Красной Армии поляков не удалось эвакуировать, и они попали якобы в руки гитлеровцев, расстрелявших польских офицеров осенью 1941 года.

Было эксгумировано 925 трупов. Единственное совпадение с выводами комиссии польского Красного Креста состояло в том, что расстрел производился из немецкого оружия выстрелами в затылок. Показания жителей близлежащих сел на этот раз свидетельствовали о расстреле поляков осенью 1941 года. Упоминалось о документах, найденных в захоронении и относящихся к периоду от 20 ноября 1940 г. до 20 июня 1941 г. Но их тексты или фотокопии так и не были опубликованы.

Катынский вопрос поднимался на Нюрнбергском процессе. «Факт расстрела» в сентябре 1941 года 11 тыс. польских офицеров в катынском лесу фашистскими захватчиками фигурировал в обвинительном заключении в отношении главных военных преступников, составленном коллективными усилиями обвинителей СССР, США и Великобритании. Однако в приговоре Международного военного трибунала катынский расстрел не упоминается.

В официальных документах и выступлениях представителей западных держав в период второй мировой войны советская версия Катынского дела не оспаривалась. Но с началом «холодной войны» этот вопрос был поднят: в 1951 -1952 годах в соответствии с резолюцией конгресса США при палате представителей работала специальная комиссия, которая пришла к выводу, что «русские не смогли предоставить убедительных свидетельств Нюрнбергу». Было выражено пожелание получить от советского правительства новые факты относительно убийства польских офицеров в катынском лесу. В ответной советской ноте делались ссылки на выводы комиссии Бурденко.

Что касается западной историографии и публицистики, то в них, как правило, излагалась гитлеровская версия событий в Катыни. Значительная часть польских историков считала НКВД виновным в расстреле польских офицеров, а в учебнике по истории для учащихся 8-х классов польской школы без комментариев и разъяснений приводились советская и гитлеровская версии Катынского дела.

Руководители Польши деликатно, без какого-то драматизирования и нажима, но все же довольно твердо ставили вопрос о получении дополнительных материалов по Катынскому делу. Они говорили нам, что не настаивают на изменении нашей позиции, но убедительно просят предоставить какие-то документы, подтверждающие нашу версию, и контраргументы, опровергающие утверждения о ее несостоятельности.

Мое первое же соприкосновение с Катынским делом, ознакомление с уже имевшимися материалами не оставили сомнений в том, что вопрос не закрыт, в нем остается много неясностей, загадок, противоречий, которые все равно придется прояснять и давать на них ответ. От этого никуда не уйти. Для меня это стало особенно очевидно после того, как начались регулярные контакты с Ярузельским, Чиреком, Ожеховским и другими польскими партнерами.

Я стал настойчиво ставить вопрос перед Горбачевым о необходимости возвращения к этой проблеме. Эту позицию разделяли Шеварднадзе и Яковлев. Несколько раз, в том числе и в моем присутствии, Горбачев давал поручения руководству КГБ о поиске и представлении документов, которые пролили бы свет на эту проблему. Да и сам я разговаривал не раз с Чебриковым, но безрезультатно. Неизменно следовал ответ: комитет не располагает какими-либо материалами, относящимися к этому событию.

Как потом стало известно, ответ формально был правильный, ибо все документы по этому делу по специальному решению ЦК были в комитете уничтожены. Но, я думаю, и особого желания у КГБ заниматься этим вопросом не возникало. Не знаю, было ли известно его руководителям решение об уничтожении документов, но можно было поискать и косвенные свидетельства, наконец, людей, причастных к трагическим событиям. Ведь потом-то кое-что обнаружилось.

По этой же причине – отсутствия каких-либо новых материалов и свидетельств – не рассматривалась в Политбюро «записка четырех» – А. Яковлева, В. Медведева, Э. Шеварднадзе и С. Соколова, в которой ставился вопрос о необходимости вернуться к рассмотрению Катынского дела.

Между тем в ожидании результатов поиска новых материалов приходилось сдерживать какие-то действия с польской стороны, а также отдельных органов печати и информации. Как-то позвонил мне Элем Климов и информировал, что осенью к нам собирается приехать Анджей Вайда, который хочет сделать фильм по катынской трагедии. Пришлось просить Климова уговорить польского режиссера подождать с осуществлением такого плана.

Ситуация особенно обострилась в связи с развертыванием работы советско-польской комиссии историков. Сопоставление польских и советских источников позволило точно установить, как польские офицеры оказались в советских лагерях, что с ними происходило до июня 1940 года. Но дальше – полный провал. Существование лагерей до 1941 года ничем не подтверждается, а главное – версия о расстреле немцами поляков никак не состыковывается с предшествующими достоверно установленными фактами.

Вот как было дело. К середине сентября 1939 года большая часть территории Польши была захвачена немецко-фашистскими войсками. Оставшиеся части польской армии вытеснены на Восток – на территории Западной Белоруссии, Западной Украины и частично Литвы, входившие тогда в состав Польши. Во время польского похода Красной Армии, начавшегося 17 сентября, оказавшиеся здесь польские солдаты и офицеры были разоружены и интернированы.

По данным, подтверждаемым перепиской и другими документами, офицеры были размещены в трех лагерях – в Козельске (в 70 км юго- западнее Калуги), Старобельске (в 80 км севернее Ворошиловграда) и Осташкове (в 100 км западнее Калинина, на озере Селигер).

Польские офицеры в Латвии и Литве после вхождения этих стран в состав СССР летом 1940 года были размещены в лагере Грязовец близ Вологды. Сюда же попала группа офицеров из первых трех лагерей. Когда в августе 1941 года было подписано советско-польское соглашение о совместной борьбе с гитлеровской Германией, эти офицеры составили основную часть офицерского корпуса армии Андерса.