Анатолий Уткин - Унижение России: Брест, Версаль, Мюнхен

С Польским легионом он вошел в 1915 г. в оставляемую Россией часть Польши. В ноябре Верховное командование Германии провозгласило создание «Независимой Польши», располагавшейся на территории Царства Польского. Немцы потребовали мобилизации, сопровождаемой такой клятвой: «Клянусь служить польскому отечеству и подчиняться германскому кайзеру как главнокомандующему в текущей войне, кайзеру Австрии и королю Венгрии». Пять (из шести) тысяч легионеров отказались принести эту клятву; Пилсудский был арестован в июле 1917 г. Он начал писать воспоминания, что, по его собственному признанию, давалось нелегко. Он живописал Польшу, которую любил, но у него не было ответа на самые существенные вопросы, начиная с того, каковы границы Польши.

Ни немцы, ни противостоящая коалиция не могли указать подлинные границы государства, которое на этот раз имело шанс восстановить свою независимость. До Бреста западные союзники молчали на эту тему. Определенную сумятицу внес в январе 1918 г. президент Вильсон, когда в своем тринадцатом (из четырнадцати) пункте очертил границы будущего государства как «включающее территории с преобладающим польским населением» и имеющее «свободный и безопасный выход к морю». Отметим специально, что в документе о перемирии, в условиях перемирия, четко определявших отход на Западном фронте, практически ничего не говорилось о восточных границах рейха. Об эвакуации Польши не говорилось ни слова. Между тем Польша была своего рода ключом к грядущей Европе, к положению в ней Германии, Франции, России.

Кесслер нашел Пилсудского прогуливающимся во внутреннем дворике с генералом Соснковским. Предложение прибыть в польскую столицу вызвало восторг обоих польских генералов, но объяснение их поразило. «Мы смотрели на одетых в гражданское офицеров, а они рассказывали о разразившейся революции; мы должны были отправиться не как солдаты, а как простые смертные на автомобилях… Я не знаю (пишет Пилсудский), какое бы решение я принял, если бы не перспектива уже в шесть часов вечера сидеть в поезде, отправляющемся в Варшаву» [368] Pilsudsky J. The Memoires of Polish Revolutionary and Soldier. London, 1931, p.'359–360. Kessler H. In the TwentiestThe Diaries of Harry Kessler. N.Y.: Holt, Rinehart and Winston, 1971, p. .

Пилсудский взял с собой только самое необходимое. Они пересекли Эльбу пешком, здесь уже урчали заведенные автомобили, привезшие польского лидера к отдельно стоящему поезду. По дороге они пропустили специальный состав с революционными солдатами. В Берлине его разместили в шикарном «Континентале», в самом центре города. На ланч его пригласили на Унтер ден Линден. На частной квартире с ним начала переговоры группа высокопоставленных чиновников германского Министерства иностранных дел. Ему были оказаны все возможные почести. Командиру Польского легиона предназначалось большое будущее; немцы готовы помочь ему в этом. Предварительно следует только решить проблему границ нового, возрожденного польского государства.

Почувствовав силу, Пилсудский, которому было не занимать авантюризма, потребовал проезда до Варшавы. И немцы, стоящие между поражением и революцией, подчинились вчерашнему узнику [369] Dallas G. 1918. War and Peace. London: Pimlico, 2000, p. 159. .

В Варшаву Пилсудский прибыл 10 ноября. На следующий день этот вчерашний заключенный был провозглашен главой польского государства. «Случилось необычайное, — пишет Пилсудский. — В течение нескольких дней я стал необходим. Без особых усилий, без подкупа, без насилия, без уступок, без «легальных» обязательств, нечто необычное стало фактом. Я стал Диктатором» [370] Pilsudsky J. The Memoires of Polish Revolutionary and Solder. London,!931.р. 366. .

Лучший исследователь этого социального феномена историк Альфред Доблин так характеризует германскую революцию: «Революция в других странах распространялась как ярость, зажигая и вытаскивая перепуганных людей из своих домов; в Германии же, мчась по ее широкой земле, не тронутой войной, революция со временем теряла свой пыл, становясь все меньше и меньше, становясь девочкой, цветочком в потрепанных одеждах, дрожащей от холода, ищущей укрытия» [371] Doblin A. A People Betrayed. N.Y.: Fromm, 1983, p. 186–187. .

Не этого ожидали Ленин и группа коммунистов, с надеждой смотревших на Берлин в эти ноябрьские дни.

Попытка взять и удержать власть сделана была. Революционный совет разместился в королевской конюшне, рядом с Королевским замком. Совет охраняли революционные матросы. Неподалеку товарищ Эйхгорн, разместившись в полицейском президиуме, пытался взять на себя силовые функции новой власти. И ему помогали революционные матросы. Совет рабочих и солдатских депутатов Большого Берлина разместился в самом рейхстаге, окруженный своими броневиками. Немецкая дисциплина ограждала от случайных элементов и от противников, матросы спрашивали документы и тщательно их изучали.

Нечто deja vu. Противостояние Петроградского Совета и Временного правительства с известным исходом. В роли Милюкова-Гучкова-Керенского выступали Эберт-Шейдеман-Носке.

Канцелярия «пряталась» неподалеку в большом доме за высокой железной решеткой. Важно отметить, что на этом этапе — вопреки очевидному влиянию основной массы социал-демократов в рейхстаге — новое правительство было слабо и едва ли не бессильно. Шанс для большевиков. Гражданскому кабинету никак не помогали люди с оружием. У канцлера и его окружения не было, собственно, рычагов управления столицей и страной. У Эберта и его коллег не было даже источников информации о том, что делается в различных частях страны. Бавария провозгласила себя независимой социалистической республикой, а Эберт был бессилен что-либо сделать.

Главным препятствием государственного правления канцлера Эберта стали «независимые социал-демократы». Они согласны были вступить в правительство только при условия трансформации этого правительства в Совет народных комиссаров, опирающийся на Берлинский Совет рабочих и солдатских депутатов. Не далее как 10 ноября огромная делегация представителей этих советов, избранных на ведущих заводах этим утром, собралась в цирке Буша, чтобы одобрить формирование нового исполнительного Совета, который и возьмет на себя функции центральной власти. Одна мысль разделялась всеми: войне как массовому убийству следует положить конец. Эберт выступил с апологией «социалистической республики» и обещал скорые выборы конституционной ассамблеи. В этом ему решительно противостоял вождь «независимых социал-демократов» Карл Либкнехт и руководитель «Союза Спартака» Рихард Мюллер. С их точки зрения, конституционная ассамблея будет «смертным приговором революции». Но Эберту все же удалось провести свою резолюцию.