Андрей Буровский - Евреи, которых не было. Книга 2

А сколько было таких, только чуть менее преступных и заслуженных?

Еще одной целью советской власти была советизация населения, то есть попытка заставить людей утратить историческую память. Для этого велась «борьба с религией», и в первую очередь с православием.

Возглавил эту борьбу видный большевик, уже родившийся в семье ссыльнопоселенцев, в Чите, Миней Израилевич Губельман, принявший русские имя и фамилию Емельян Михайлович Ярославский. Тип это настолько колоритный, что сам по себе заслуживает отдельного исследования (как и Френкель). Судьба этого матерого негодяя, партийный стаж которого в РСДРП начинается с 1898 года (Минею тогда было 20 лет), — прекрасная иллюстрация лживости тезиса: «Сталин истребил ленинскую гвардию!». Судя по всему, Сталин истребил тех, кто ему не подчинялся и кто вызывал у него личное раздражение. Миней же Израилевич, по-видимому, умел гнуться достаточно хорошо и занимал самые различные должности, включая председателя Союза старых большевиков. Считался «честью и совестью партии», имел огромный моральный капитал, и притом умел вовремя отойти в сторону, сделаться незаметным, переметнуться в более сильную группировку и так далее.

Вообще русские и евреи — старые большевики, пережившие эпоху Большого Террора, принадлежат к очень различным типам. Если Буденный или Ворошилов — это пережившие свою эпоху рубаки времен Гражданской войны, с низким интеллектом и культурным уровнем, тела без голов, то Лазарь Каганович, умерший в 1989 году на очень неплохой пенсии (со спецпайкой), или тот же Миней Губельман, — это теоретики, умники, не без оснований претендующие на роль интеллектуальных лидеров. Другой разговор, что выживание в эпоху Сталина требовало от партийца весьма специфических качеств, помимо и независимо от ума.

Помимо всего прочего, Миней Губельман «являлся одним из наиболее популярных публицистов и пропагандистов, виднейшим работником партии на идеологическом фронте» [169, с. 653]. Его «Библию для верующих и неверующих» должны помнить многие мои читатели постарше, ведь это творение выдержало 26 изданий, сделалось книгой, без которой считалось неполным любое гуманитарное образование в СССР. «Анархизм в России», «Очерки по истории ВКП(б)», «Биография Ленина» как-то не пережили сталинскую эпоху, а вот похабная «Библия…» и «О религии» переиздавались и потом, вплоть до 1970-х годов.

Именно этот человек, Миней Губельман, обеспечивал идейную сторону «борьбы с религией». События Гражданской войны носили характер погрома. В более позднее время религиозным людям не давали делать даже чисто профессиональной карьеры, а на Соловках «духовных лиц обряжали в лагерные бушлаты, их насильно стригли и брили. За отправление любых треб их расстреливали» [132, с. 4]. Если во время становления советской власти в монастыри и церкви врывались для ограбления или бессистемного убийства, то теперь шло планомерное уничтожение Церкви как общественного института и веры в Бога как естественного состояния общества.

Церкви закрывались и взрывались, а все станции метрополитена в Петербурге построены на месте уничтоженных церквей. Во всей Европейской России церкви располагались так, чтобы невозможно было находиться вблизи города или села и не видеть, не ощущать присутствия одного или нескольких храмов. Уничтожить их все было накладно, но ландшафт изменился. Теперь в нем доминировали не действующие храмы, от которых на десятки верст плыли звуки благовеста, а мертвые обшарпанные сооружения, или пустующие, как храмы Рима после варварского нашествия, или превращенные в склады и подсобные помещения.

В самой Москве большая часть храмов была уничтожена, и очень часто — без прямой необходимости; главной целью была как раз «борьба с религией». Перечисляя взорванные храмы (далеко не все) [170, с. 16–19], В. А. Солоухин приходит к выводу: «На месте уникального, пусть немного архаичного, пусть глубоко русского, но тем-то и уникального города Москвы построен город среднеевропейского типа, не выделяющийся ничем особенным. Город как город. Даже хороший город. Но не более того» [170, с. 19].

Остается уточнить, что план реконструкции Москвы осуществлял не кто иной, как Лазарь Каганович. Будь его воля, и собор Василия Блаженного был бы снесен, да удалось отстоять. А Каганович очень проникновенно доказывал, что без Василия Блаженного на Красной площади как-то свободнее, лучше… И трудящимся проще быстрее пройти на демонстрациях…

«Когда ходишь по московским переулкам и закоулкам, то получается впечатление, что эти улочки прокладывал пьяный строитель», — полагал Лазарь Каганович [171, с. 65].

И вот уже «стучат молотки. Рушатся уроды, созданные во времена царизма. Канет в вечность Страстной монастырь, уйдет в небытие узкая Тверская» — так писали в передовицах о Всесоюзном съезде архитекторов и строителей.

Всего в Москве погублено 476 памятников мирового значения. Это — мирового! В их числе — церковь Успения в Покровке, над входом в которую была надпись: «Входящий, удивись — дело рук человеческих». В их числе — обелиск, поставленный над могилой Багратиона и гренадеров, павших вместе с ним на Бородинском поле.

Когда взрывали Собор Христа Спасителя, Каганович повернул рычаг взрывателя со словами: «Задерем подол матушке России». По другой версии, он произнес: «Задерем подол навозной России». Независимо от формулировки все, по-моему, предельно ясно.

Кстати, американцы предлагали за Собор 15 миллионов рублей, чтобы разобрать и перевезти в США. Советское правительство отказалось; видимо, назидательное значение взрыва было важнее.

Впрочем, это непосредственно уничтоженное. А был вполне официально утвержденный план. «Мы не должны делать никаких новых капиталовложений в существующую Москву и терпеливо дожидаться… исполнения амортизационных сроков, после которого разрушение этих домов и кварталов будет безболезненным процессом дезинфекции Москвы». Писалось это в 1930 году в журнале «Советская архитектура», фамилия автора — Гинзбург.

Действительно, зачем тратить дорогую взрывчатку? Дома сами развалятся, и на месте «смеси церковно-азиатской экзотики с безвкусицей особняков» можно будет построить что-то более соответствующее вкусам новых владык России. Например, плавательный бассейн или общественный сортир.

Итак, Губельман в роли теоретика, а Каганович в роли практика. Впрочем, практиков было немало. Известно, что и Ягода, и многие его подручные вплоть до рядовых чекистов тренировались в стрельбе из пистолета по иконам. Для людей этого поколения трудно допустить что-либо, кроме сознательного богоборчества: они ведь еще знали, что делали. Это потом пришли поколения, вообще никогда не видевшие иконы и не знавшие, что это такое.