Юрий Безсонов - Двадцать шесть тюрем и побег с Соловков

На утро разочарование… Взломал и нашел… документы.

{109} Выругался. Но разобрав их, на дне увидел бумажку в 1000 крон. Она уже тлела, но я ее все таки продал. Денег не было но появилась уверенность, что дело не блеф. Прибавилась сила и энергия.

Но поздно… Мое дело — "сезонное". Выпал снег. И я остался без работы… Да видно и не судьба была на этот раз довести его до конца…

На дворе стоял крепкий мороз. Было около часу ночи, когда я, вернувшись домой, начал раздеваться, чтобы лечь спать. Стук в дверь… Громкий, настойчивый… Затем маленький перерыв и опять стук.

— Обыск! — сразу понял я.

— Но по какому делу? Контрреволюция или недавние "дела"? Первое лучше, но если второе, то крышка…

Я открыл дверь. Впереди управдом и за ним… человек 10 с винтовками. Конвой велик! Берут за "дела"! Предъявили ордер на обыск и арест. Перерыли все, забрали переписку.

— "Одевайтесь"!

Я оделся и мне дали только двух конвоиров. Остальные отправились в другом направлении. Сразу стало легче. Но в чем дело, я все таки не понимал.

Если бы мне за полчаса до ареста сказали, что я сегодня буду арестован, то я бы рассмеялся. Когда для этого были все основания, то я находился на свободе. А теперь, арестован? Раскрыто?. Не может быть. Но сердце все таки екало…

Мы пошли по Невскому, свернули на Литейный.

Ясно, что ведут на Шпалерную… Неприятны эти первые моменты после ареста. Особенно ценишь в это время свободу. Явилась усталость, вспомнилась квартира, кровать, захотелось раздеться и лечь спать… А тут в перспективе опять старое. Отвык я от этого.

Привели на Шпалерную… И картина стала ясней. В приемной уже толкалось несколько сонных физиономий и все время приводили новых.

Но я был удивлен тем обществом, в которое я попал. Это были по большей частью люди Нэпа, и только изредка попадались знакомые по Петрограду лица. Приемная набивалась все полней и полней, ее начали разгружать. Часов в 6-ть утра я попал в камеру. Охать и ахать было нечего. Надо {110} поставить на всем крест, во что бы то ни стало бежать, достать клад и довольно, надоело… Надо уходить за границу. Было досадно, что взяли тебя, как рябчика. Ну ничего, все равно я уйду…

А теперь немедленно спать… "Чем крепче нервы, тем ближе цель". Я откинул койку, лег, и быстро заснул под разговор, суды и пересуды, оханье и аханье той компании, в которую, по воле Г. П. У., я попал на этот раз.

На следующий день из газет выяснилось, что в Петрограде арестована вся накипь Нэпа. Были перечислены все категории — тут были спекулянты валютой, торговцы спиртом и кокаином, кабатчики, шулера, клубные арапы и прочие, "социально опасный" элемент Советской России.

Я был страшно обижен. Ни к одной из этих категорий я себя причислить не мог. Но присмотревшись, я увидел, что и вся компания совсем не то, что ей хотят приписать. Среди нас оказалось несколько офицеров Гвардейских полков, затем несколько почтенных людей, пользовавшихся уважением и в прежнее и в настоящее время. Дальше шли самые официальные советские маклера советской фондовой биржи, владельцы патентованных ресторанов и люди, бывавшие в клубах, которые не только утвердило, но и держало само правительство.

Петроград мал и все эти люди, которых Советская власть называла спекулянтами, кабатчиками, шулерами, кокаинистами — были, по большей части, люди знакомые между собой. Из более или менее откровенных разговоров, я выяснил, что каких-нибудь действительных поводов для их ареста не было. Многие из них были арестованы из-за каких-нибудь личных счетов с отдельными чекистами или просто с провокаторами..

И мне вспомнился случай, который произошел со мной незадолго до ареста: Из Москвы в Петроград приехали известные Клоуны Бим и Бом. На концерт, который они устраивали, пела моя знакомая. Мы пошли на него большой компанией и сидели в разных местах. Четыре места были в 5-м ряду и на них сели две дамы, мой приятель и я.

Впереди одной из дам сел какой то тип в новом пальто и шляпе. На сцену вышла наша знакомая певица. Одна из дам, сидевших рядом со мной, хотела ее посмотреть, повертелась {111} на стуле, но не увидев ничего из за шляпы впереди сидящего типа, вежливо обратилась к нему с просьбой:

"Будьте добры, снимите шляпу".

Он не двинулся…

Она, думая, что он не расслышал, немного громче повторила свою просьбу. — Опять никакого движения. Тогда другая дама обратилась к нему и громко, и отчетливо сказала:

"Вас дама просить снять шляпу"…

Сомнений не было, он слышал, но не хотел исполнить просьбы. Я не выдержал:

"Видал хамов, но такого не встречал"… Громко, так, чтобы он уж наверное слышал, произнес я. После этого он быстро повернулся ко мне, и я увидел физиономию, у которой прямо на лбу написано: "Я с Гороховой".

"Мы с вами потом поговорим". Со злобой сквозь зубы процедил он. Настал антракт. Концерт был испорчен, и дамы настаивали, чтобы уйти… Но было интересно в какой форме этот тип потребует у меня удовлетворения. Он не замедлил это показать…

Мы отошли в сторону и видели, как он прошел куда то и вернулся в залу с двумя милиционерами. Встал в дверях и глазами начал осматривать зал…

Такой формы удовлетворения я конечно, ему не дал и мы немедленно вышли. На всякий случай, чтобы убедиться нет ли за нами слежки, мы сделали несколько петель и пришли домой. Через несколько дней один из моих приятелей, который тоже был на этом концерте, был остановлен на улиц каким то типом, который по приметам был схож с моим "противником", и тот, предъявив ему свой документ, спросил как бы желая только удостовериться:

"На концерт Бим-Бом вы были с Бессоновым"?

Конечно, упираться было нечего, и он ответил, что был со мной.

На 10-ый день нашего сидения начались допросы… Допрашивали день и ночь. Часов в 5-ть утра вызвали меня. Следователь оказался мальчишка, одетый щеголевато в военную форму. Принял меня молча, уставился, и не спускал глаз. Я тоже молчал. Так сидели мы друг против друга. Вероятно, на лице у меня мелькнула улыбка…

Он понял, что этот прием для {112} меня не подходит и начал допрос. Я совершенно не знал в чем меня будут обвинять и что ему про меня известно, поэтому на этот раз я изменил своему правилу держаться правды. Я начал ему рассказывать, что кончил гимназию, затем пошел в университет, потом война, на который был вольноопределяющимся, сказал ему полк, в котором служил, в каких сражениях участвовал и т. п. В общем врал складно, но нюхом чувствовал, что я расшифрован. Он все это записывал, и видимо злился.

Сдать занятую позицию первым мне не хотелось, может быть он еще не наверное знает, что мои показания сплошная ложь. Но вот, он окончательно обозлился и начал хамить.

"Чем же вы были у начальника дивизии"?