Л Красин - Письма жене и детям (1917-1926)

Мы увидим, что в оценке положения и событий в России Леонид Борисович в основном раскрывал свою истинную позицию, хотя, надо сказать, иногда не был откровенным и с Любовью Васильевной, но вызывалось это, гланым образом, чисто семейными или даже интимными соображениями.

Условно к первому циклу писем можно отнести корреспонденцию 1917 года, относящуюся к тому времени, когда в России развивалась демократическая революция, а Красин "на всякий случай" вывез жену и трех своих дочерей за границу.

Из писем видно, что к этому времени наш герой позабыл не только о своем большевистском прошлом, но и был весьма враждебен экстремистской демагогии Ленина и его сторонников. Как большинство людей имущих, он был умеренным патриотом, поддерживал усилия России в войне против Германии и Австро-Венгрии. В письме от 14 июля он высказывл сожаление по поводу поражений русской армии, выражал надежду на укрепление фронта, оздоровление тыла, на то, что люди "будут меньше болтать и больше работать", чему препятствуют "неуверенность, испуг, возбуждение, всеобщая сумятица".

Красин негодует по поводу "каши", которую заварили большевики 3 июля, организовав антиправительственное вооруженное выступление в Петрограде. Он именует большевистских лидеров болтунами, умеющими лишь писать резолюции и громовые статьи, но проявившими "организационную беспомощность и убожество". Тем не менее для него весьма вероятна та истина, что эта "каша" была заварена агентами германского генерального штаба.

В это никак не могли поверить многие из тех, кто так же хорошо знал Ленина, например, лидер меньшевиков-интернационалистов Ю.Мартов, с пеной у рта защищавший большевистского вождя. В отличие от него Красин проявлял значительно большее понимание ленинского характера — он был тверд в своем выводе: "Совпадение всей этой истории с наступлением немцев на фронте слишком явное, чтобы могло оставаться сомнение, кто настояший виновник и организатор мятежа. Разумеется, заслуги идейных обоснователей и проповедников этой авантюры от этого нисколько не уменьшаются и, вероятно, этот эксперимент не так-то просто и не всем из них сойдет с рук". Любопытно, что Красин отлично сознает индифферентность масс и презрительно относится к "идиотским физиономиям плюющих семечками революционеров", украшающих пейзажи Петрограда.

В октябрьские дни 1917 г. Красин — сторонний наблюдатель. Именно так он рассказывает о большевистском "пронунциаменто" (военном перевороте), в описание которого его живое повествование привносит некоторые новые черты. Но значительно больше его волнуют личные неудобства — отключение телефонов, нарушение пригородной железнодорожной связи, из-за чего он не смог поехать на субботу в Царское Село, где находилась его дача, и, разумеется, опасения, как бы не пострадала его барская квартира в столице.

Весьма нелестно этот бывший большевик описывает действия Ленина и Троцкого, которого он ставил в один ряд с "Ильичем" в первые дни после переворота. Вначале Красин — целиком во власти иллюзий, связанных с переговорами об образовании "однородного социалистического правительства". Эти переговоры проводились под эгидой Исполкома профсоюза железнодорожников (ВИКЖЕЛя). Большевики пошли на них, опасаясь за прочность своей власти. Но, почувствовав себя крепче, Ленин переговоры сорвал. Красин же тешил cебя мыслью, что "все видные большевики" (назвал он, впрочем, лишь три фамилии — Каменев, Зиновьев, Рыков) от Ленина, якобы, откололись. Имея в виду, что Ленин и Троцкий "продолжают куролесить", Красин вскоре стал предполагать наступлние полосы "всеобщего паралича" и с горечью вспоминал о времени "до всей этой кутерьмы с большевиками".

Такой характер мыслей и настроений сохранялся у Красина примерно в течение полутора месяцев после Октябрьского переворота. 8 (21) декабря он все еще убежден, что большевики "делают все", чтобы "восстановить против себя всех". Красин продолжает полагать, что большевики погибнут, но за их дела будут расплачиваться как организаторы саботажа чиновников и интеллигенции, который он не одобряет, так и бедняцкая часть населения.

Вскоре, однако, Красин стал подумывать о переходе на службу к новым властям. Представляется, что его слова о предстоявшей гибели большевиков — скорее дань инерции, ибо, будучи трезвым и опытным, политически изощренным дельцом, он отнюдь не намерен был делать ставку на заведомо проигрывающих. Никаких заоблачно высоких побуждений у него давно не осталось. Инженер начал размышлять о том, что не исключено его приглашение в правительство, но он делился своими соображениями с женой в полуироническом тоне, причем размышлял о присоединении предпочтительно к правительству "всеобщего левого блока", образование которого, как известно, не произошло. Все эти соображения, однако, нивелировались словами о том, что "когда дадут по шее" (кому: ему лично? Всему правительству? — это остается не ясным), "махнуть прямо к вам совсем", то есть эмигрировать. Скорее всего, реминисценции по поводу вхождения в правительство, при всей их внешней ироничности, не возникали на пустом месте.

Видимо, Ленин, еще до Октябрьского переворота дважды навещавший Красина в канцелярии завода Барановского, которым тот по совместительству управлял, и безуспешно уговаривавший технократа возвратиться в партию [8] Зарницкий С.В., Трофимова Л.И. Указ. соч., с. 15. , теперь возобновил свои усилия. Прежние разногласия, враждебность, обливание помоями друг друга для Ленина и его присных не имели ни малейшего значения. "Заключить в объятия вчерашнего обидчика, готового быть полезным, считалось просто политически целесообразно", — пишет о большевистском вожде А.Ваксберг, имея в виду его взаимоотношения с М.Горьким [9] Ваксберг А. Указ. соч., с.49. .

Действительно, в судьбах и жизненных поворотах Красина и Горького было немало общего: оба они, повинуясь импульсу, пошли вместе с большевиками накануне и во время революции 1905–1907 гг. (в квартире Горького находилась организованная Красиным оружейная мастерская); оба они во время революции и непосредственно после нее энергично занимались финансовыми вливаниями в большевистскую деятельность, в частности усиленно выдаивая С.Т.Морозова; оба порвали с большевиками после революции, а в 1917 г. заняли резко антиэкстремистскую позицию; оба, наконец, возвратились к большевикам после Октября (Горький позже, в конце лета — начале осени 1918 г., Красин на пол-года с лишним раньше).

Переход Красина к сотрудничеству с большевистской властью зафиксирован его письмом жене и дочерям от 8 (21) декабря 1917 г. Вначале речь шла не о министерских постах. К тому же Красин не исключал возможности изменения ситуации в стране в связи с созывом Учредительного Собрания. Представляется, однако, что даже перед женой он не был вполне искренен, предполагая, что возможно образование Учредительным Собранием, которое было избрано и должно было скоро собраться, общесоциалистического правительства, в каковое он мог бы войти в качестве министра торговли и промышленности. Весьма сомнительно, что столь политически умудренный человек, тем более превосходно знавший намерения и нравы большевистского вождя, мог принять за чистую монету разговоры о возможности отказа от диктаторских методов и перехода к "социалистической демократии". Скорее всего, Красин лукавил, возможно, не только перед супругой, но и перед самим собой.