Л Красин - Письма жене и детям (1917-1926)

Но в его настроениях и взглядах появились новые интонации. Теперь он уже не полностью отвергал большевистский курс, а лишь "во многом" не разделял "принципиальную точку зрения" новых властей, хотя тактику их считал по-прежнему "самоубийственной".

Письмо, отправленное 28 декабря 1917 г. (10 января 1918 г.), свидетельствовало, что за истекшие три недели иллюзии, если они и имели место, теперь полностью были утрачены. Учредительное Собрание было распущено, не просуществовав и суток. Демонстрации в Петрограде и Москве в его поддержку были разогнаны с применением оружия. Созданный большевиками карательный орган — Всероссийская чрезвычайная комиссия — начал кровавую расправу с инакомыслящими, с представителями имущих классов населения и интеллигенцией. Расстрелы без суда, заложничество, заключение в концентрационные лагеря становились нормой новой действительности.

Тем не менее Красин пошел на службу к большевикам вначале в качестве "специалиста". Его послали в Брест-Литовск, где проходили переговоры о заключении сепаратнонго мирного договора с Германией, в качестве "эксперта-консультанта" советской делегации. Вряд ли он мог считаться таковым в полном смысле слова, ибо не был специалистом ни в области международного права, ни в военном деле. Но все же он был на голову выше официальных делегатов во главе с Л.Д.Троцким или А.А.Иоффе, о которых довольно презрительно отзывался как о "политиках и литературоведах" — оставить их одних означало бы "допустить ошибки и промахи". Красин не был членом делегации, как это утверждали его советские биографы, которые приписывали ему также обращение в ЦК РКП(б) с просьбой включить в состав делегации [10] Cм., например, Зарницкий С.В., Трофимова Л.И. Указ. соч., с.20. . На самом деле, и это видно из письма супруге, не он обратился куда-либо, а "народные комиссары" попросили его помочь.

В письмах супруге Красин делился соображениями, по которым он пошел вначале на "техническое сотрудничество" с большевиками, а затем присоединился к ним. Но, судя по письмам и по всему поведению нашего героя, его довольно нескромные рассуждения о собственных знаниях, желании помочь "не данным людям, не правительству, а стране", не отражают главного, хотя патриотические соображения, которые у него были, видимо оказывали влияние.

Дело было в другом, и сформулировал существо дела уже упомянутый А.Ваксберг в книге о Горьком: "Жесткий прагматик по самой своей сути, он (Горький — Ю.Ф. и Г.Ч.) не мог не считаться с тем, что стало уже для всех очевидным: большевистская власть устояла, она надолго, поэтому надо к ней приспособиться…" [11] Ваксберг А. Указ. соч., с. 48. .

Красин-инженер уловил стабилизацию ленинского режима раньше художника Горького. Позже возникнут моменты, когда этот режим будет висеть на волоске, пока же никаких признаков опасности не было, а свою карьеру надо было устраиваить…

Прагматик по своей сущности, Красин вынужден был признать, что большевистская власть устояла, и к ней хорошо было бы приспособиться. Иначе говоря, в среде большевистских полуфанатиков типа Ленина, Троцкого, Дзержинского, которые еще не скоро уступят место аппаратчикам вроде Сталина и Молотова, Красин был и оставался до конца своих дней белой вороной. Немалую роль играли для него и чисто материальные соображения, к которым он был весьма чувствителен: исправно вел учет денег, которые причитались ему в России и за рубежом, напоминал жене, какие суммы и с кого следует взыскать, весьма заботился о собственных удобствах. Уже в письме, информирующем о его поездке в Брест-Литовск, Красин уверял супругу, что едет "экстренным поездом" и что поездка будет в хороших условиях [12] Семен Либерман, одно время близкий к Красину, вспоминал: "Даже своей внешностью Красин не был похож на общую массу коммунистических помощников Ленина. Его одежда отличалась прекрасным вкусом. Его галстук соответствовал костюму и рубашке своим цветом, и даже галстучная булавка была застегнута по особому, как это делает хорошо одетый человек" (Liberman S. Building Lenin's Russia. Chicago, 1945, p. 58). .

Следующие письма свидетельствуют, как постепенно Красин втягивался в работу на большевистскую власть и сам превращался в носителя этой власти. 25 мая 1918 г. он информировал: "По всей видимости, мне придется взяться за организацию заграничного обмена и торговли. Это сейчас одна из настоятельнейших задач, и более подходящего человека у б[ольшеви]ков вряд ли найдется". Впрочем, и характер этого высказывания (не "у нас", а "у большевиков"), и следующие строки показывают, что Красин очень хотел бы вырваться из России, если не навсегда, то хотя бы на долгий срок. "Может быть… окажется целесообразным уехать в Америку". Из контекста очевидно, что глагол "уехать", а не "поехать" или "съездить" не случаен. Вновь и вновь следуют в его письмах резкие высказывания по адресу власти, "нелепой усобицы и головотяпского изживания революции" (31 мая 1918 г.), по поводу Ленина, который "то высказывает здравые мысли, то ляпнет что-нибудь вроде проекта замены старых денег новыми"(то же письмо).

Где-то в 1918 году Красин вновь стал членом большевистской партии, хотя и не причислял себя к большевикам полностью, очерчивая то едва уловимую, то весьма четкую линию разграничения. "Б[ольшеви]ки твердо держат власть в своих руках, проводят энергично множество важных и иногда (!) нужных реформ, а в результате получаются одни черепки. Совершенно, как обезьяны в посудной лавке" (16 декабря 1918 г.). Ни словом Красин не упоминал, что принят в партию — видно, что это факт он не считал заслуживающим серьезного внимания. Возможно даже, что такой мелочью, как официальная процедура, в данном случае просто пренебрегли, и он был зачислен в большевики автоматически. Точно так же он позже не напишет супруге, что удостоится высокой чести — станет, наконец, в 1924 г. членом ЦК партии.

Изменения в личной судьбе вели к преимуществам и удобствам пребывания в высшей коммунистической номенклатуре, к которым так стремился Красин. Вполне откровенно он вновь и вновь, в различных вариантах и с конкретными нюансами высказывал жене те соображения, которые привели его теперь к большевикам. "Складывать руки еще рано: и совестно, да и нельзя, просто потому что по-старому жизнь скоро едва ли наладится, а жить надо, и надо, стало быть, отвоевывать себе позицию в этой всей неопределенности и сумятице" (2 июня 1918 г.).

Номенклатурные награды не заставили себя ждать. Они не были столь фантастическими, по поводу которых применительно ко всем большевистским иерархам утверждал во многих своих писаниях небезызвестный Игорь Бунич, выдающий себя за историка, но на деле скорее напоминающий туповатого писателя-фантаста, не только фальсифицирующего документы, но и придумывающего несуществующие [13] См., напримар, Бунич И. Пятисотлетняя война в России. Киев, Санкт Петербург, 1997, с. 185. Попытки авторов этой статьи обратить внимание издательств на фальшивки Бунича остались без ответа. .