Сергей Утченко - Юлий Цезарь

Такова, как известно, судьба не только этой, но и многих других революций, направленных, говоря словами Энгельса, в защиту «собственности одного вида» против «собственности другого вида». Поэтому они обладают — опять — таки mutatis mutandis — рядом сходных черт. Вероятно, и те события, которые мы в противовес господствующей в зарубежной историографии точке зрения не можем отнести к фактам и событиям самой революции, имеют, условно говоря, своих «аналогов» в истории позднейших революционных движений. В этом смысле римская революция II–I вв. до н. э. знала свой термидор (переворот Суллы), свое 18 брюмера (диктатура Цезаря) и, наконец, длительную и прочную реставрацию (принципат Августа).

Существует и поныне пользуется довольно широким распространением понятие «цезаризм». Оно имеет много различных толкований. Однако, вместо того чтобы присоединиться к одному из них или дать какую — то собственную интерпретацию, мы считали бы более правильным выступить против этого понятия вообще. И в самом деле, каково его содержание? Что именно понимается под словом «цезаризм» и насколько то, что подразумевается под этим словом, имеет в действительности отношение к Цезарю?

Если под «цезаризмом» подразумевается насильственный захват единоличной власти, захват власти при опоре на армию, то разве Цезарь был первооткрывателем этого пути? Он имел немало предшественников, причем не только в Риме (Сулла), но — в других условиях и в другом масштабе — среди поздних (Дионисий) и даже ранних греческих тиранов. Принцип, как таковой, был известен, «открыт» задолго до Цезаря.

Если «цезаризм» не только военная диктатура, но и лавирование между различными классами общества, попытка примирения всех «партий» под эгидой надклассового властителя, то, даже предположив, хотя это далеко не бесспорно, что Цезарь стремился к такой цели, эксперимент в итоге оказался, как мы знаем, настолько неудачным, что едва ли заслуживал быть названным по имени того, кто столь неумело его провел.

И наконец, если считать, что под «цезаризмом» следует главным образом понимать захват власти не только ради ее самой, но ради реализации какой — то высокой идеи, например идеи новой мировой державы, то все, что говорилось выше о конкретной деятельности Цезаря и о связи ее с подобными идеями, лишь еще раз подтверждает бессодержательность самого понятия и неправомерность наименования.

Н.А. Машкин в «Принципате Августа» отмечает, что понятие и термин «цезаризм» были широко распространены в политической литературе середины XIX в. и часто употреблялись как синоним понятий «бонапартизм» и «империализм». Затем автор вполне справедливо ссылается на известные слова К. Маркса из предисловия к «Восемнадцатому брюмера Луи Бонапарта»: «В заключение выражаю надежду, что мое сочинение будет способствовать устранению ходячей — особенно теперь в Германии — школярской фразы о так называемом цезаризме». Не менее справедливо автор подчеркивает, что Маркс отказывался от употребления понятия «цезаризм» как общеисторической категории. Но вместе с тем Н. А. Машкин, на наш взгляд не совсем последовательно, считает, что «римский цезаризм имеет некоторые общие черты с бонапартизмом», возникая в результате узурпации, опираясь на армию, лавируя «между различными социальными группами». Наиболее глубокое различие, по мнению Н.А. Машкина, между цезаризмом и бонапартизмом «заключается в отношении их к классам современного им общества».

Из высказанных нами соображений о понятии и термине «цезаризм» следует, что мы склонны занять куда более крайнюю позицию: не искать черт сходства между цезаризмом и бонапартизмом, но, наоборот, взять под сомнение правомерность существования самого понятия «цезаризм». Более того, мы склонны считать, что это понятие, малосодержательное по существу, служит лишь как бы иноназванием или «псевдонимом» понятия бонапартизм, да и возникло оно впервые, видимо, в эпоху наполеоновских войн и империи.

Выше было упомянуто и о том, что вовсе не Цезарю должна быть приписана честь создания политической системы, характеризующей строй ранней империи. Очевидно, эта историческая заслуга принадлежит его преемнику, т. е. Августу. Кстати, подобное утверждение, и об этом тоже говорилось, полностью соответствует римской исторической традиции. Поэтому любая оценка Цезаря как государственного деятеля будет неполной, недостаточной и, вероятно, даже не объективной, если отказаться от попытки сравнительной характеристики, сопоставления «режимов» Цезаря и Августа. По всей вероятности, такого рода сопоставление, проводимое основательно и детально, требует особого исследования, но мы в данном случае ограничимся соображениями и выводами самого общего характера. Причем, говоря «режим Цезаря» или «режим Августа», мы пользуемся этими терминами условно, с той оговоркой, что рассматриваем данные «режимы» не как продукт деятельности вышепоименованных исторических личностей, но как порождение определенной обстановки и условий социально — политической борьбы.

Учитывая данную оговорку, мы считаем вполне допустимым утверждать в противовес наиболее распространенной точке зрения, существующей со времени выхода в свет неоднократно цитированной нами работы Эд. Мейера о монархии Цезаря, тот факт, что Август в принципе был последовательным учеником и продолжателем Цезаря. Однако, не говоря уже о различии темпераментов, следует прежде всего подчеркнуть различие методов, по поводу которых один немецкий историк не без остроумия заметил, что Август как бы затормозил темпы развития, взятые в свое время Цезарем, причем в такой степени, что создавалось впечатление: он не столько продолжает политическую линию Цезаря, сколько противопоставляет себя ей. Этот же историк говорит о крайней «осторожности» Августа, часто заставлявшей предполагать противоположное тому, что он желал на самом деле. Но историк не отрицает того, что Август во «многих отношениях» был продолжателем Цезаря.

Рассуждая в этом плане об Августе, очевидно, следует иметь в виду по крайней мере два обстоятельства: а) Август отнюдь не огульно продолжал все то, что в свое время было сделано или только намечено Цезарем, но, так сказать, «творчески» отбирал (кое — что отбрасывая) отдельные элементы этого наследства; б) нечто, уже «отобранное», что у Цезаря, как правило, было вызвано к жизни «текущими потребностями», а потому и выглядело лишь намеком или довольно изолированной акцией, он развивал в систему. В основе этих методов и особенностей лежало по существу более глубокое различие — различие между действиями «политика» и «государственного деятеля». Отношение к власти тоже было различным: если один из них лишь пользовался сосредоточенной в его руках неограниченной властью и пользовался, так сказать, «персонально», то другой был занят тем, что упорно и последовательно создавал аппарат власти. Именно поэтому режим Цезаря был не чем иным, как суммой отдельных мероприятий (пусть порой очень своевременных, даже имевших важное государственное значение), но отнюдь не системой и, строго говоря, не «режимом», в то время как «режим» Августа — это уже явно государственная система.