Януш Пшимановский - Студзянки

Вода, которую привезли в двухлитровых термосах, давно кончилась, и негде было достать еще. Генек Франкевич рано утром ходил к лесному буераку, но в нем лежали трупы, поэтому он возвратился ни с чем.

Оказалось, однако, что к добру вышло это сидение в танках, потому что вдруг совсем близко они услышали шум двигателя.

— Одвага! — закричал Зайнитдинов, который всегда путал это слово со словом «увага» [3] Увага — внимание (польск.). .

Командир смотрел в прицел, а заряжающий сержант Франкевич прильнул к перископу. Перед ними в мертвом пространстве виднелся советский окоп. Дальше была не очень широкая поперечная просека и лужайка, по которой наискосок из леса вела дорога с выбоинами, проложенная когда-то танками. Шум двигателя становился все сильнее, между деревьями вдруг что-то замаячило, и на разрытый гусеницами лесной перекресток не спеша выехал немецкий средний танк T-IV.

— Бронебойным! — закричал Меликуз, который ни за какие сокровища в мире не смог бы выговорить слово «пшечивпанцерным».

Генек зарядил и молниеносно подскочил к перископу, чтобы посмотреть, куда попадет снаряд. За все двадцать лет жизни ничего подобного он увидеть не мог, а когда война окончится, он все это должен будет рассказать и отцу, и матери, и шести своим сестрам.

Снаряд ударил рядом с башней, блеснул огонь на броне, и танк остановился.

Не зная, насколько удачным был выстрел, они ударили еще раз снарядом по корпусу с левой стороны туда, где находится двигатель. Не было ни дыма, ни огня, по немцы выскочили из машины и юркнули в молодняк, и только ветки закачались за ними. Наши не успели дать по ним очередь, а пехотинцы тоже прозевали удобный момент.

Зато теперь к парализованной машине побежали наперегонки все — и танкисты, и гвардейцы.

Когда они возвратились, механик, серьезный и тихий сержант Николай Анфилатов, единственный, кто остался в машине, сказал с упреком:

— Как дети, все побежали. А если бы там вас всех перестреляли или атака началась, как бы тогда? Даже Муник не остался, чтобы помочь при зарядке.

Им стало не по себе, а особенно хорунжему; они влезли в машину и продолжали наблюдать, только люки оставили открытыми, чтобы хоть немного продувало.

Трудно было предполагать, чтобы по второй раз подвернулся такой счастливый случай, но Франкевич, как завороженный. не отходил от перископа, и солдатское счастье, которое любит терпеливых, улыбнулось им снова примерно через час.

В рассказе я никогда не написал бы об этом, ибо законы композиции запрещают рисовать одну за другой одинаковые пли подобные картины. Эта книжка, однако, заставляет рассказать возможно подробнее о сражении, и нельзя опускать существенные факты во имя соблюдения литературных принципов.

Анфилатов еще доедал консервы, захваченные в немецком танке, а Зайнитдинов с радистом копались в немецком передатчике, когда со стороны той самой дороги, по которой раньте приехал танк, до Франкевпча донесся шум мотора.

— Боже мой, опять едет! — крикнул он, поспешно загоняя снаряд в ствол.

Хорунжий не поверил и потому несколько помедлил, но потом, услышав шум, бросился к прицелу.

— Что-то слабо тарахтит, — проворчал он.

В этот самый момент на дорогу около неподвижного танка выехал небольшой пятнистый автомобиль. Водитель в стальном шлеме на первой скорости преодолевал выбоины. Около него в полевом мундире и высокой фуражке, выпрямившись, неподвижно сидел офицер с серебряным плетением на погонах. Позади были еще двое.

Если бы у Меликуза выдержали нервы, немцы подъехали бы к самым окопам и попали бы в плен. Но хорунжий выстрелил из орудия. Снаряд пролетел над головами сидящих в автомобиле. Немцев словно ветром сдуло. Гвардейцы дали несколько очередей из автоматов, одни из немецких офицеров упал, а остальные трое удрали в рощу.

Зайнитдинов приказал радисту и механику остаться у орудия, а сам с Франкевичем побежал к машине.

Немец был мертв — очередь прострочила грудь. Они забрали у него документы, а автомобиль, мотор которого не включался, общими усилиями проволокли через советские окопы в глубь леса.

— Поздравляю, гражданин хорунжий, — сказал Франкевич, нащупывая в кармане курвиметр — небольшую безделушку с колесиком для измерения расстояния на карте. Это он прихватил из немецкого портфеля для себя лично.

Меликуз посмотрел в зеленоватые глаза заряжающего и смущенно ответил:

— Не моя заслуга. Случай вывел их на мушку.

Было немногим более половины первого, когда паром с последними танками 3-й роты 1-го полка причалил к помосту.

Подполковник Чайников и Славек Тараймович ждали их. Командир полка разложил карту.

— Отмечайте маршрут: через Магнушев до Выгоды, там поворот вправо и через Басинув, Суху Волю, Целинув идете до Ленкавицы. Явитесь в распоряжение командира 35-й гвардейской стрелковой дивизии генерал-майора Кулагина, командный пункт которого находится в фольварке у прудов. Ясно?

— Так точно.

— Проводника не дам. Найдете сами.

— Слушаюсь.

Чайников улыбнулся и, понизив голос, добавил:

— Там утром, около восьми, фрицы крепко потеснили, дошли до самых Студзянок. Эту деревню надо удержать и организовать в ней сильный узел сопротивления. Понимаете, что в такой обстановке я не могу держать вас в резерве?

— Товарищ полковник…

— Желаю вам счастья, ребята.

Сдвинув шлемофон на макушку, он поочередно обнял командиров, поцеловал их в запыленные щеки, уколов ровно подстриженными усами.

На восточном берегу, у опушки леса, между деревьями стоял тягач, переделанный из танка, у которого под Ленино снарядами разбило башню. В нем дежурил хорунжий Станислав Фридрих с механиком-водителем и двумя мастерами. В случае необходимости уже через две минуты аварийная группа будет на месте.

Утром, несмотря на бомбардировку, они немного поспали, а сейчас Фридрих, жмурясь от солнца, посматривал на реку. Из леса уже вышли два тапка. Сташек Фридрих вылез из тягача, чтобы вблизи увидеть, как они будут грузиться. Первой ехала машина 212. У парома она притормозила, механик уступил место своему товарищу из машины 213. За рычаги управления сел старый танковый волк плютоновый Иван Барылов, который несколько тысяч километров проехал па гусеницах. Погрузка на паром — нелегкое дело, поэтому был приказ, чтобы танки грузили наиболее опытные водители и роте.

Командир роты поручник Роман Козинец стоял на крыле, одной рукой держась за ствол орудия.

И тут со стороны нижнего течения реки показались бомбардировщики. Начала бить зенитная артиллерия, снаряды ложились густо, но Барылов не обращал внимания на стрельбу, а самолетов просто не видел. Спокойно и осторожно ведя машину, он въехал на осевший под тяжестью танка паром, который был немного шире гусениц. Он не видел досок настила, а только воду.