Януш Пшимановский - Студзянки

16 часов 03 минуты. В танке 130 механик-водитель сержант Петр Осёвый, четырежды раненный в предыдущих боях, дважды спасенный из горящей машины, закрывает глаза, чтобы они быстрее привыкли к темноте, вслушивается в шум мотора.

Стрелок-радист плютоновый Станислав Павельчик доедает последний кусок хлеба с консервами, поправляет в кармане садовый нож Адольфа Турецкого, чтобы не мешал. «Потом отдам», — решает он. Заряжающий вопросительно показывает на противотанковый снаряд и после утвердительного кивка командира заряжает им орудие.

Поручник Тараймович отдает команду:

— Вперед! Полный ход!

Через смотровую щель Турецкий видит, как березки в Повислянских рощах бегут назад, трепещут, подхлестываемые брызгами песка. Нарастающий вой мотора врывается под шлемофон. Горячий воздух обжигает, пот течет по спине. Скошенные поля, обозначенные копнами ржи, спускаются по наклонной к югу. За вытоптанным садом видна разбитая деревня, наискосок — группа деревьев, а над ней — выщербленная высокая труба.

Шесть танков мчатся по гребню высоты, мимо старой ветряной мельницы. Земля дрожит под тяжестью ста восьмидесяти тонн стали. Тысяча пуль, выпущенных в первую минуту, сметает не глубоко окопавшуюся роту гренадеров. Остальное доделали гусеницы.

Старший сержант Трепачко из передней машины лупит по двигающемуся левее кирпичного завода танку и трассирующими очередями из ручного пулемета указывает цель тем, кто идет следом за ним.

Стерня голая, ветер несет пыль на север, видимость хорошая. Тараймович одним взглядом охватывает все свои машины.

Видимость хорошая, поэтому из Студзянок отзываются притаившиеся за руинами «фердинанды».

Осёвый говорит:

— Трепачко получил.

— Медленнее, — отвечает Славек, нажимая на спуск и одновременно со звоном выброшенной из замка гильзы спокойно говорит: — Газ прибавь. Один есть.

— Гаевский горит.

Слышен скрежет шестеренок поворачиваемой башни, ворчит ручной пулемет Павельчика, вторично отскакивает назад ствол под действием силы отдачи.

— Второй готов. Прибавь скорость для разворота.

Машина прыгает через косу дыма, ползущего из горящей машины Трепачко. Танк 133, перебирая гусеницами, пятится назад, как смертельно раненный зверь. Но вот он еще раз сверкнул огнем из ствола пушки.

Впереди видна разворачивающаяся «пантера», за нею еще две машины. Немцы, прекратив атаку, меняют позицию.

— Убавь газ, — говорит Тараймович.

Тише становится гудение мотора, громыхание орудия.

— Дацкевич горит, — докладывает Осёвый.

— Поворачивай.

Оба пулемета секут разбросанных по полю гренадеров.

— Гуславский в огне.

Еще два снаряда Тараймович послал со ржаного поля, а третий, когда въезжали в люпин.

— Убавь газ, — были его последние слова.

Осёвый замедлил, подождал и, услышав гул орудия, закончил поворот. И тут в них попал снаряд. В самую башню, у основания ствола. Еще какой-то миг они двигались вперед. Павельчик не отрывал щеки от приклада, ручной пулемет бился как рыба, вынутая из воды, и замер на последнем патроне. Осёвый открытым ртом вдохнул насыщенный пороховым смрадом воздух и огляделся. Башня была в дыму. Славек безжизненно повис, зацепившись за замок портупеей. Турецкий сидел с разбитой головой.

Второй снаряд пробил баки с горючим и попал в мотор. Танк остановился. Огонь ворвался внутрь, пламя уже лизало руки Петра, вытянутые в сторону Тараймовпча, доставало лицо. Осёвый отскочил, дернул замок люка водителя, но он не поддавался. Осёвый уперся в него ногами, но плита брони не дрогнула: очевидно, снаряд заклинил ее снаружи.

Сташек Павельчнк открыл десантный люк, проскользнул под днище машины. Осёвый — за ним, повис на радиокабеле, дернул и разорвал его. Павельчнк схватил механика за ноги, вытянул. Петр упал на обгоревшие руки в покрытый гравием песок.

Вместо того чтобы отползти, они приблизились к открытому люку.

— Славек!

Из танка вырвалось пламя от взрыва боеприпасов. Только теперь им стало страшно, и они отползли в разные стороны. Со стороны леса затрещали «максимы», раздалось продолжительное русское «Ура!». Хелин, Дротлев и плютоновый Михал Бомбербах шли в атаку вместе с пехотинцами 3-го батальона 100-го полка.

Пусть читателя не вводят в заблуждение слова «батальон» и «полк». Их было около пятидесяти, в большинстве — те, чье орудие было разбито, чья автомашина сгорела, а также связисты и повара. Все — смертельно измученные, в течение последних четырех дней они постоянно находились в бою. Тем не менее, когда два офицера, выскочив из окопа, крикнули: «Вперед! Там польские танки!», они пошли за ними, отбросили подбегавших гренадеров и во второй раз овладели высотой Ветряной.

Было около пяти, когда старшина 3-й роты плютоновый Бомбербах на советской санитарной машине забрал в госпиталь раненых Трепачко, Подольского и Завойкина. Осёвый, как слепой, вытягивал вперед обгоревшие руки, слезы текли по его лицу, покрытому маслом и копотью. Он повторял одни и те же слова: «Нет Славека, нет роты, все сгорело». Вместе с Павельчиком они скоро уйдут на полковой медпункт. Около Дротлева стоят двое из тех, кто не получил ран и ушел от смерти, — подпоручник Григорий Пилипейченко и плютоновый Мечислав Сирый, называемый Сивеком. Из двадцати четырех, что пошли в наступление, осталось в живых семеро.

В строю осталось 4 машины и 28 человек, однако они не перестали быть 3-й ротой 1-го танкового полка. Подпоручник Хелин взял на себя командование ротой.

Атаку отбили семидесятитонные «фердинанды», укрытые в Студзянках. На расстоянии восьмисот метров они разносили боковую броню танков. Однако, прежде чем им удалось взять танки на прицел, прежде чем они начали их поражать, уже пылало пять немецких боевых машин, которые с кирпичного завода пошли в атаку на Суху Волю. В этот самый момент правый фланг гитлеровцев, идущий на Басинув со стороны лесной сторожки Остшень, попал под огонь двух батарей 55-го отдельного истребительно-противотанкового артиллерийского дивизиона.

Неожиданность — это грозное оружие. Встреченная огнем с двух флангов, немецкая атака захлебнулась.

Потери в людях были небольшие, недостатка в машинах не ощущалось: через брешь со стороны Грабноволи подходили новые, но чтобы возобновить атаку, офицеры должны были собрать роты, сосредоточить их на исходных позициях, еще раз вызвать огонь артиллерии и организовать взаимодействие. А тем временем минуты складывались в часы. Солнце высоко стоит над горизонтом, но уже побежали длинные тени.

Если удар, вносящий перелом в ход боя, не будет нанесен до вечера, тогда то, что для Петра Осёвого — конец существования роты, для Хелина и Дротлева — трагедия и поражение, то есть шесть сожженных машин 3-й роты и семнадцать погибших танкистов, — тогда это перетянет чашу студзянковского сражения и станет его поворотным пунктом.