Януш Пшимановский - Студзянки

В землянке, спрятавшейся среди колючих кустов терновника, не умолкали разговоры. Отдавались приказы. Входили и выходили все новые люди.

Доложил о своем прибытии фельдшер, которого подполковник Кулаковский прислал с группой солдат для эвакуации раненых.

— Было двое или трое, но они уже отправлены в тыл. Но ты не возвращайся, утром понадобишься.

Вошел старший сержант Анджей Верблян.

— Сегодня не первое число, — нелюбезно встретил его Кулик.

— А я не с деньгами, — ответил кассир батальона. — Повар, а ну-ка идите сюда.

В землянку, с трудом пролезая через узкий вход, вошел огромного роста мужчина, толстый и круглолицый. За плечами у него был большой, набитый до отказа рюкзак.

— Старший стрелок Худзик прибыл с провиантом.

Вторым влез Галикевич, тоже повар и тоже с продуктами…

— Где кухни? — спросил капитан Вербляиа.

— Поручник Ржеуцкий прислал меня спросить, куда им подъехать.

— Ваше счастье, Верблян, что вы сюда первым из интендантского отдела пришли. Стружку снимать с вашего начальства буду. Люди до сих пор без еды. Давайте кухни побыстрее в Суху Волю.

Вернулись разведчики. В землянку вошел сержант Томаш Волчаньский. За ним его замполит старший сержант Юзеф Квока.

— У фрицев на кирпичном заводе три «фердинанда». Подойти близко к ним нельзя: перед ними в окопах — пехота.

— Укрепляют свои позиции, окопы роют?

— Да нет. Поставили пару спиралей из колючей проволоки, но проходы есть. Сидят, сволочи, играют на губных гармошках, пьют кофе. Хотите попробовать, гражданин капитан? Дай, Юзек, флягу.

Квока протянул Кулику металлическую фляжку, обтянутую брезентом. Кофе был еще теплый. Связные, посланные в Повислянские рощи, не возвращались. Капитан с беспокойством смотрел на часы. Было около двух, когда из своего угла выскочил дежурный связист и подал ему трубку.

— Командир 2-й роты у телефона.

— Флёрек, это ты?! — закричал в трубку Кулик. — Ну и что, черт бы тебя побрал?! Приказ выполнен? Где ты, почему так долго молчал?

Донесения о боевых действиях за вчерашний день были готовы: одно — на польском языке для штаба 1-й армии, а второе — на русском для. 8-й гвардейской армии. Начальник IV отдела штаба бригады поручник Владислав Столярчук поехал на командный пункт Чуйкова и вручил пакет командующему бронетанковыми и механизированными войсками 8-й армии.

Матвей Вайнруб быстро прочел донесение, сверкнул темными, как угли, глазами и пристально посмотрел на капитана.

— Посмотрим, как ваши подготовились к наступлению. Поможете мне как переводчик.

Они вместе сели в «виллис». Проехали Тшебень, по ухабистой дороге проскочили в Ленкавицу. Генерал расспрашивал Столярчука о деталях учебного процесса в довоенных польских офицерских училищах. Шофер лихо гнал машину в темноте, будто видел дорогу, как кот. То резко тормозил, то снова прибавлял газ, ловко уклоняясь от взрывов мин на стерне. Остановились на песчаных холмах в непосредственной близости от Повислянских рощ. В неглубокой окопе тоже стоял «виллис».

— Чья машина? — спросил Вайнруб.

Шофер стал всматриваться в лицо незнакомого офицера в брезентовой плащ-палатке. Узнав Столярчука, ответил :

— Генерала Межицана.

— А где он?

— Пошел со Светаной на передний край.

— Ну и мы пойдем, — проговорил Вайнруб и повернулся к поручнику.

Шоферы, оставшись одни, присели в окопе, закурили и начали неторопливый разговор.

— На две роты два генерала. Серьезная атака.

— Ну и что же, что две роты? Мы с генералом Межицаном не сидим в штабе. Все время на передовой.

— Мы тоже. А кто этот, Сметана?

— Не Сметана, а Светана. Подпоручник, но уже заместитель командира полка.

— Замполит?

— Нет, по строевой. Генерал любит его. Приказал руководить атакой, чтобы Светана мог показать, на что он способен. У нас в польском войске так. Если человек способный и отважный, то сегодня он — поручник, завтра — капитан, послезавтра — майор, а там уже целым полком командует.

— У нас тоже-

Пока шоферы хвалились друг перед другом, вернулись оба генерала. Шли рядом. Худощавый, стройный Вайнруб и полный, но энергичный Межицан. Они заканчивали разговор, начатый дорогой.

— …Всем полком или по крайней мере двумя танковыми ротами. Я взял бы Студзянки и пошел бы вперед к батальону, окруженному у дороги на Грабноволю. Эти мелкие удары…

— Глазунов осторожен, — ответил Вайнруб, — но это — его достоинство.

Генералы обменялись рукопожатиями, сели в машины, но Матвей Вайнруб жестом остановил шофера, который хотел уже завести мотор.

— Ты когда-нибудь видел, как собаки осаждают кабана? — спросил он Межицана.

— Нет.

— Глазунов применяет точно такую же тактику. Немец упрямо идет на Выгоду, а он прыгает ему на загривок. Рвет за уши, за бока. Задача ваших рот в Повислянских рощах — тянуть за хвост «тигров» и «пантер». Дай своим приказ, чтоб были осторожнее…

По полевым дорогам из Воли-Горыньской, поднимая облако песка, несется мотоцикл с погашенными фарами.

Ведет его, проклиная про себя своих командиров, связной штаба дивизии унтер-офицер Дингер. С наступлением ночи его направили в штаб 19-й нижнесаксонской танковой дивизии, а когда через несколько часов он, измученный ночной ездой, вернулся обратно, получил приказ найти под Грабноволей 74-й гренадерский полк, сменяющий позиции, и вручить его командиру запечатанный пакет.

Светит луна, но ее почти не видно в клубах дыма. Пыль толстым слоем осела на очках. Здесь не то что в Италии — и дороги другие, и война ожесточенная. В проклятой Польше за каждым кустом могут сидеть партизаны. Перед глазами у Дингера еще стоит березовый крест, под которым похоронен у железнодорожных путей на окраине Едлиньска вместе со многими другими полковник командир 1-го гренадерского полка его дивизии, убитый партизанами. Кладбище растет с каждым днем. Это не то что в Италии…

Внезапно унтер-офицер чувствует, что переднее колесо мотоцикла вязнет в чем-то мягком. Дингер теряет равновесие и падает на землю. Сжимая зубы, вынимает из кобуры пистолет, отползает в сторону и прячется за высокой межой, готовый к обороне. Облегченно вздыхает: вместо окрика «Руки вверх!» он слышит жалобный визг и видит черного пса, который, хромая, бежит по полю. Его охватывает злость и в то же время чувство благодарности судьбе за то, что это всего лишь собака, а не партизан. Позже он так и напишет в своих воспоминаниях.

Последние машины 74-го гренадерского полка 19-й танковой дивизии покидают Грабноволю, когда Дингер подъезжает к деревне с юга. На дороге — бронетранспортеры с минометами, гремят гусеницы танков, а рядом на поле, пытаясь грохотом выстрелов замаскировать перегруппировку, ведет огонь артиллерия.