Алексей Шмаков - Свобода и евреи. Часть 1.

в) Неисчислимы, а иногда оригинальны и бессмысленны жертвы, приносимые русскими обывателями на алтарь Молоха революции. В с.Обмачеве, по сообщению «Киевлянина», произошёл такой случай (быть может, далеко не единичный в наших захолустьях). Казак И. Гарасько, узнав из газет, что Государственная Дума будет «раздавать» чужую землю, решил заранее избавиться от своей: всё равно дадут панской, и чем меньше будет своей, тем больше прирежут! Недолго думая, Гарасько половину своей пахоты заложил, а деньги пропил, причём, в пьяном виде, столь усердно колотил свою жену, что та сошла с ума и теперь находится на излечении в психиатрическом отделении Черниговской губернской земской больницы. Затем Гарасько продал свою усадьбу, а деньги тоже пропил, оставив свою семью — двух сыновей 19-ти и 14-ти лет и дочь 20-ти лет, без крова и куска хлеба на зиму. Дети Гарасько обратились к земскому начальнику с просьбой предложить земскому сходу избрать опекуна к оставшемуся не пропитым имуществу их отца, ополоумевшего под влиянием революционной агитации первого российского парламента...

Понимают, видно, что делается, когда в столице России — Москве «отцы города» собираются увековечить память Герценштейна!..

За указанными сортами безработных, подчас, студентов высших учебных заведений и даже гимназистов, должны быть названы агитаторы и подстрекатели всевозможных «настоев». Далее идут увлечённые или обманутые ими забастовщики и, наконец, бесчисленные жертвы революции, ни в чём не повинные, но с каждым днём всё безжалостнее обездоливаемые. Они воистину достойны сострадания, но как и чем им помочь, когда самая жизнь России останавливается, всякая деятельность замирает, работы становится всё меньше и меньше, а средства существования иссякаются вообще?!..

Следующая корреспонденция «Русской Земли» даёт местную картину, но она в той или иной мере, пригодна и для всей России:

Рига.Наблюдатель прибалтийской жизни, знающий её в течение многих лет, с грустью должен признать, что прибалтийская революция сильно изменила к худшему привычки и характер местного населения, раньше столь деятельного, энергичного, трудолюбивого и твёрдого в нравственных правилах. Не говоря о «революционерах» — грабителях, убийцах и поджигателях, которые рекрутируются отчасти из преступных элементов, а отчасти состоят из поражённых политическим недугом людей, всё здешнее население как бы пошатнулось в своих нравственных основах и здравых суждениях. Где общественная дисциплина прибалтийцев, где их организованность и солидарность, которые не раз выставлялись примером для других? Почему они не оградили населения от нервности и трусости, от постыдной слабости и растерянности, от несогласованных и разрозненных действий? Даже немцы, этот наиболее организованный элемент, и те растерялись и предались паническому страху. Люди обезумели и стали делать и спокойно допускать такие поступки, которые раньше даже немыслимы были. Например, осквернять и грабить церкви, алтари, могильные склепы, убивать духовных лиц, учителей и т.д. Какая-то дикая жажда мести и разрушения обуяла одних, а стадное чувство неуверенности и страха — других. Не забудем, что почва, на которой разыгралась прибалтийская революция, обильно напоена недоверием, завистью и злобой, вековечным антагонизмом между населяющими край народностями. По ней много раз уже проносились волны революционных вспышек и междоусобных распрей, после которых осталось население приниженное и озлобленное. Вспомним крестьянские беспорядки несколько лет назад при введении в кирках (церквах) нежелательных им пасторов. А оставшиеся неудовлетворёнными бесчисленные заявления и просьбы крестьян о необходимости пересмотреть весь строй местной сельской жизни с немедленным устранением из него самых вопиющих несообразностей и несправедливостей вроде воспрещения крестьянам-землевладельцам рыбной ловли и охоты в своих же водах и на своих же землях, воспрещения им содержания ярмарок и продажи съестных припасов и т.п. Всё это надлежащим образом не было принято во внимание — и вот плоды! Немцы во всём происшедшем винят русское управление краем и русских чиновников, оставляя в стороне свою же собственную, вековую, эгоистическую подпитку в отношении местных жителей края. Однако, месть прибалтийских революционеров до сего времени ещё ни разу не коснулась русских людей и русского общества, если не считать полицейских чинов, потерпевших от революционеров, в числе коих, вероятно, имеются и русские люди.

Теперь надо решительными мерами ограничить и тушить пожарища и устранить всё то, что содействует распространению огня. Кризис балтийской революции не только не прошёл, но он затягивается и обостряется; распространяются зловещие слухи относительно возможности повторения прошлогодних зверств и «иллюминаций», и уже снова усилились революционные преступления. Значит, нельзя дольше медлить. Надо энергично работать над немедленным проведением в крае признанных неотложных реформ и тем поднять дух мирного населения, и столь же энергично преследовать революционеров, не превращая военного положения в бесконечную, дорогостоящую, но бесполезную игрушку...

Что нынешняя революция совершенно чужда благу русского народа и самих же иноплеменных населений нашего государства, это явствует уже из её непосредственных результатов. Мы испытываем беспримерные невзгоды лишь для достижения нашими врагами их собственных целей. На огромной территории идёт борьба на жизнь и смерть между интернациональным капитализмом и вековыми устоями России. Так называемые «общественные деятели» противопоставляются правительству, чего нигде не бывало. Это удостоверяется фактом, что заграничная пресса даже не в состоянии подыскать ни на одном из иностранных языков термина, который передавал бы выражение «общественный деятель», как его понимает революция. Ядовитое злорадство и массовое обеднение сопровождает варварскую диктатуру снизу. Население обширной страны заставили побить рекорд мировой злости... И, увы, даже не тигры, а гиены обесчеловечили и схоронили Россию.

В этом страшном явлении нельзя не видеть главнейшей из наших бед... А, навязав его, недруги наши вопиют теперь о «праве на труд». Кто же его признает, когда отвергается и само право на жизнь?!..

Словно из другого мира звучат проникнутые горячей любовью, задушевные строки Пушкина. Решительно не верится, что и у нас было когда-то не так, как сейчас.