Алексей Шмаков - Свобода и евреи. Часть 1.

Крайне достопамятно служение делу «русской свободы» и «кадета» Пржевальского, по-видимому, франкиста. Перед самыми забастовками, происходившими в Москве осенью прошлого года, а вслед за этим перешедшими в вооруженное восстание, Пржевальский, с Щепкиным, тоже столпом «народной свободы», озаботились подобрать у Гессена и Винавера из еврейского органа «Право» всё, что кроткие сыны Иуды успели изобрести о казаках. С таким арсеналом названные «освободители» 20 сентября 1905 года в московской городской думе потребовали удаления из Москвы 34-го казачьего полка или, по крайней мере, лишения его приюта в русской столице да ещё с примерной откровенностью настаивали, excusez du peu, на учреждении городской милиции...

Мечтали они попасть и Государственную Думу, но, к сожалению, пока не были удостоены кагалом. В настоящее время за смертью Герценштейна засияла звезда Пржевальского. К нему в имение съезжаются гастрономы-вожаки «кадетов», разумеется, только на «обед». Лишь по своей скромности именем «партии» orbi et urbi прорицает он и о мирной борьбе забастовками, и о вновь созыве разогнанной Думы и о новом министерстве, «пользующемся доверием народа», и об отчуждении частновладельческих земель...

Такому ли «патриоту» не стать преемником «великого» Герценштейна?!..

Одним из предвозвестников столь радостного события, между прочим, служит и «предварительное», так сказать, исполнение, допущенное упомянутым франкистом в заседании московской городской думы 20 августа. Он уже произнёс жалостное похвальное слово еврею — «иллюминатору» как благодетелю Москвы и России... Действительно, почему не воздвигнуть монумента Герценштейну там, где никак не надумают поставить его Гоголю? Как не увековечить память «банковского» дельца, который среди общей паники пред забастовками, лишившими миллионное население света, хлеба и воды, рекомендует думе уплатить «сознательным» служащим выкуп за счёт города в виде крупных прибавок жалования и других льгот на сотни тысяч рублей без всякого соображения с городской сметой и платежными силами обывателей? Как же не ознаменовать «избрание» кадета-еврея депутатом Москвы?..

Трогательно плачет в своей программе и «союз 17 октября». Ему жаль России, но совсем не жаль дать равноправие евреям и нарушить право собственности на землю...

Однако, едва ли это поможет главарям «союза» на выборах в Думу. Трудно разобрать, кто собственно и от кого отказывается, — «кадеты» или «союз», как и отнюдь нельзя понять, для чего, например, выдумана партия «мирного подновления» или же «смирного приспособления»? Ни в каком случае её вожакам не перехитрить евреев. Посильнее был на первых выборах «союз 17 октября», а что вышло?!..

Несчастье как «союза 17 октября», так и «партии торгово-промышленной» заключалось, несомненно, прежде всего в том, что вопреки милым желаниям их патрона — Витте, у них не могло быть такой иудаизации, какой с забавным избытком обладали «кадеты», и не доставало искренности, чтобы, порвав всякую связь с еврейством, открыто стать москвичами, т.е. поднять русское знамя. С завистью глядя на «кадетские» триумфы, они не хотели верить, что шарлатанство не создаёт ничего, а разносит смерть повсюду, и что в глубине души человек — прирождённый враг неправды. Благородное сердце допускает в нравственной сфере так же мало компромиссов, как и верное ухо в музыке... Переживая опасный момент своей истории, русский народ, как и всякое живое существо в невзгоде, ждёт чистого сердца, жаждет истины... Добрый и великодушный строитель такого государства, как Россия, он ли пойдёт учиться к евреям-талмудистам, которые не сумели обеспечить себе ни честного имени, ни даже какой-либо политической независимости?!..

«Истине , — говорит Шопенгауэр, — принадлежит лишь краткое и временное торжество между двумя периодами, когда она как парадокс отвергается или как тривиальность не ценится вовсе. Первая судьба выпадает обыкновенно и на долю провозвестников истины... Но жизнь коротка, а правда действует далеко и живёт долго. Будем же говорить правду!..»

Таков и должен быть теперь девиз всякого, кто любит свою родину. Только истиной можно победить ложь...

Как бы, впрочем, ни было, — пусть «освободители» не рассчитывают на тех же «зелёных» козырей.

Пора сообразить хотя бы следующее.

«Приём повторенный — что обед подогретый».

Бюрократия — родная дочь русской интеллигенции. Расхищение городских общественных банков сыграло на руку еврейской бирже, а совершено оно было городскими избранниками. В земстве мало кто работал серьёзно, дискредитировалось же оно и весьма пустозвонным политиканством. Безнадёжная болтовня и забастовки русского студенчества грозят будущему России. «Пафосная» политика «освободителей» противоречит естественному порядку вещей, так как природа не любит скачков. Никакое государство в мире не потерпит, чтобы недозревшая молодёжь захватывала почин в вопросах, которые посягают на саму жизнь нации. Над проблемами, сейчас поставленными к разрешению в России, ломают себе зубы и наиболее культурные народы Запада. Наконец, русская земля существует не для экспериментов еврейской тирании...

Что же касается «четыреххвостки», то она противоречит даже краеугольному принципу социал-демократии — борьбе классов. Идёт она в явный разрез и с идеей о представительстве. Если история всякого народа определяется социальной борьбой, то и выборы должны происходить по классам, то есть в зависимости от рода занятий избирателей. Своего депутата они должны знать на общем с ним деле. В противном случае любые выборы теряют смысл и превращаются в борьбу ни для кого не обязательных программ, в корыстную агитацию, в обман и подкуп. С точки же зрения интересов производительного труда, внеклассовая система голосования, а в особенности — «четырёххвостка», равным образом приводит лишь к отрицательным результатам.

Во Франции выборы происходят по самой современной системе, т.е. всеобщие, равные (за исключением, однако, покорённых провинций), прямые и тайные... Кто же избирается в парламент? Подавляющее большинство голосов принадлежит адвокатам, журналистам, докторам, нотариусам и... чиновникам... Лица, живущие за счёт производительных сил страны, захватывают около 360 голосов, между тем как земледельцы и промышленники, т.е. классы, на счёт которых содержится всё государство, располагают, приблизительно, только 110 голосами.

Совершенно иное положение в английском парламенте. Земледельцы, промышленники и торговцы имеют здесь до 380 голосов, а остальные — не более 140 голосов.

В точной гармонии с этим и борьба партий развивается во Франции на почве принципов нередко ложных или вредных, а в Англии — на реальных и жизненных интересах страны. Французский парламент есть арена раздора из-за власти, английский же служит сценой мировой политики, направленной к господству англо-саксонской расы.