Анатолий Иванов - Вечный зов (Том 2)

- В конце концов, это пытка! - не выдержала Полина Сергеевна. - Что вы все молчите, как...

- Я могу и разговаривать, - ответила Савельева. - Но только на одну тему. О том, как ваш муж, Полипов Петр Петрович, выдавал царской охранке моего мужа.

- Что-о?! - поднялась со своего стула Полипова, вытянулась.

- Он был провокатор. Я это отлично знаю. И вы тоже. И я хочу, чтобы вы подтвердили это письменно.

- Вы сумасшедшая! - изменившимся голосом воскликнула Полипова.

- Других доказательств нету, - продолжала Елизавета Никандровна. - Но вы-то знаете... И вы все это опишете. Не сейчас, так завтра. Не завтра, так через неделю. Через месяц, год, пять лет! А я буду ждать! Терпеливо ждать...

- Сумасшедшая! Сумасшедшая!..

Елизавета Никандровна пожала плечами и опять продолжала молчать. И таким образом шли неделя за неделей.

Пытка эта была обоюдная, и неизвестно еще, для кого тяжелее. Дома Елизавета Никандровна сваливалась иногда замертво, пила сердечные капли, но никому, в том числе и сыну Юрию, который собирался к отъезду на фронт, старалась этого не показывать.

Она его проводила, и пытка эта стала для нее еще страшнее. Но получить доказательства провокаторской деятельности Полипова от его жены все-таки надеялась, была уверена, что та не выдержит. Заведующая библиотекой даже как-то спала с тела, при виде ее менялась в лице, по щекам начинали ходить нервные пятна. Елизавета Никандровна лишь усмехалась безжалостно. Но, увлекшись, не рассчитала своих сил...

Первой нарушила молчание Полипова. Это случилось дня через три после того, как Елизавета Никандровна проводила Юрия на фронт. Все эти дни она вспоминала, как он уезжал, как прощался с ней, и иногда тихонько плакала.

- Вот вы меня подозреваете... устроили мне чудовищную пытку. А я, хотя у меня никогда не было детей, понимаю вас и сочувствую, - сказала Полипова.

- Я не подозреваю, я твердо уверена, что ваш муж был провокатор, - тотчас ответила Савельева. - Берите бумагу и описывайте все...

И тут Полина Сергеевна не выдержала. Все нервы ее враз оборвались, будто по ним ударили острым ножом. Откинув стул, она щукой метнулась к Савельевой, закричала, захрипела, не помня себя от ярости:

- Да, да, да, был! Был, понятно?! Он всегда выдавал этого твоего... и других! Он давил вас, как мог! Он мстил вам за вашу революцию... Он был бы богатым человеком, а такие, как ваш муж, все отняли! И у него, и у меня! Он мог бы сделать и еще больше, но он трус, он подонок! Он всего боялся и боится... И все же уничтожал людей - и тогда, и после, здесь, в Шантаре! И вашего мужа он бросал в тюрьмы. Он тогда выжил, да... Но, попадись он ему под ноги после революции, он бы его все равно растоптал! Ну, довольна? Письменно написать? Не дождетесь... А слушать слушай! Слушай и знай! Знай...

Пока она кричала, Елизавета Никандровна, поднявшись, с ужасом глядела в обезображенное гневом и ненавистью лицо Полиповой, пятилась от нее в глубь комнаты, к противоположной стенке, где стоял матерчатый диван. Пятилась и чувствовала, как чем-то сдавливает, сплющивает ее сердце. Боль эта, тупая и безжалостная, была непривычной, незнакомой даже для нее, испытавшей всякие сердечные боли. Дойдя до дивана, она почувствовала, что сердце останавливается, что это конец, и из последних сил прохрипела:

- Не надо! Замолчите же...

И рухнула, боком упала на диван, уже мертвая.

Полипова, увидев это, умолкла, постояла, горячая и растрепанная, молча наблюдая, как тускнеют, мертвенным светом наливаются глаза Елизаветы Никандровны. И, чувствуя, как подламываются ее собственные ноги, боясь тоже рухнуть где-нибудь рядом, шагнула к телефону звонить Кружилину, в кабинете которого сейчас кричала, мотая головой: "Уйдите! Уйдите!"

* * * *

...Кружилин поставил стакан с водой на стол, от стука стекла о стекло она сильно вздрогнула и очнулась, немного пришла в себя. Во всяком случае, рыдать стала тише.

- Успокойтесь же, - еще раз попросил Кружилин. - Иначе мне врача придется вызвать.

- Не надо никакого врача, - сказала она негромко, вытирая скомканной косынкой слезы. - А насчет совести я вам сама скажу. У меня ее... если иметь ваше понимание... никогда не было.

Кружилин, прихмурив брови, усмехнулся.

- Это я, что ж, понимаю... Ваша девичья фамилия Свиридова?

Теперь она вскинула брови, крутые и черные, - она их, видимо, красила. Но спросила спокойно:

- Вы и это знаете?

- Узнал не так давно. А если бы знал раньше, Елизавете Никандровне не разрешил бы работать в библиотеке... с вами.

Она еще повсхлипывала и перестала совсем. Скорбно поджав губы, сидела и думала о чем-то. Потом произнесла:

- Это было бы правильно.

Кружилин лишь пристально глядел на нее.

- Я ведь понимаю, зачем вы меня вызвали. Но скажу вам только следующее: разговор о совести ни к чему не приведет. Одному человеку в совести другого разобраться трудно.

- Не всегда, - усмехнулся Кружилин.

Но она на это не обратила внимания, продолжала:

- Так что вы живите со своей совестью. А мне оставьте мою. Разрешите мне уйти?

- Я же вам сказал - идите.

Несмотря на это, она продолжала сидеть, опять прикрыла косынкой толстые колени.

- В смерти жены Савельева я не виновата...

- Я в ней не обвинял вас.

- Ну, я не дурочка, все понимаю, - возразила она. - Но это ваше дело. Я никогда не хотела ее смерти. Что мне она? - И повторила: - Но прислали вы ко мне ее напрасно.

- Она сама попросила.

- Я это поняла. Не надо было.

Только здесь она встала, опять вытерла уже сухие глаза. Но уходить все медлила и, постояв, усмехнулась.

- Совесть... Вот я вам скажу, а вы думайте что хотите. Я баба грязная и распутная. Я до Полипова со многими жила, без разбору. И сейчас с Малыгиным... Может, я за него замуж выйду, не знаю...

- Даже... так? - невольно произнес Кружилин.

- Я же говорила: может, это серьезно... А может, нет. Но с Полиповым я жить, если он и вернется, не буду. И писем ему больше писать не буду.

- Освободите меня от этих ваших... Знать мне ваши планы ни к чему.

- Неправда, - заявила вдруг Полипова. - Вам интересно, почему не буду. И я скажу... - Она замолкла, соображая, что, собственно, сказать-то. Вспомнила слова, которые недавно бросила о своем муже в мучительно искаженное лицо Савельевой, подумала, что все их повторять Кружилину не надо и нельзя. - Я зна-аю, что вы думаете о Полипове. Это тоже ваше дело. Я лишь скажу одно - он тоже мерзкий человек, как и я, но, в отличие от меня, он тряпка... трус и подонок. Но когда надо, он растопчет любого, не пожалеет. Чтобы самому жить... О-о, на фронте он не погибнет, уцелеет, - усмехнулась она. - Я это знаю. Вот и все, что я о нем хочу вам сказать. А больше ни слова не дождетесь, как бы ни хотели.

- Я, повторяю, ничего не хочу. И все это я о нем знаю. Даже больше, чем вы.