Филипп Эрланже - Диана де Пуатье

Франциск согласился и на эту ужасную жертву. Он поклялся столько раз, сколько потребовал император, признался в любви темноволосой Элеоноре, «добродушному существу с толстыми австрийскими губами», которая станцевала для него «мавританскую сарабанду», и, наконец, получил свободу.

На реке Бидассоа, естественной границе, разделявшей государства двух соперников, должен был произойти обмен короля на его двух сыновей, дофина Франциска девяти лет и Генриха, герцога Орлеанского, семи лет. Первый, прелестный пылкий мальчик, отличавшийся живостью ума, был похож на своего отца. Второй, менее одаренный, молчаливый, скорее походил на меланхоличную королеву Клод и на Людовика XII, своего деда по материнской линии.

Оба в то время находились в Блуа и оправлялись от кори. Мадам отправилась за ними, призвав следовать за ней всех придворных дам. Эта страстно любящая мать думала только о том счастливом моменте, когда она обнимет своего «Цезаря», и о том, чем она сможет порадовать его. При этом она забыла о той жестокой участи, которую уготовали двум невинным существам, вернее, она не хотела, чтобы к страданиям возвратившегося короля добавилась еще и мысль об этой варварской жертве. Помимо того, она не желала, чтобы законная любовница Франциска, госпожа де Шатобриан, к которой она издавна питала ненависть, стала утешительницей своего возлюбленного.

Так, для своего путешествия Луиза обзавелась кортежем из красавиц, и даже не подумала о том, чтобы не взять с собой Диану. Супруга Великого Сенешаля присоединилась к ней и вскоре отправилась к Пиренеям. Мадам сопровождала настоящая армия. Сколько кокеток, чьи сердца изнемогали от нетерпения, ехали рядом с сиротами, обреченными на изгнание и на заключение!

Двор остановился в Байонне. Именно здесь несчастных детей, оторванных от семьи, препоручили маршалу де Лотреку, который должен был отвезти их в Испанию. Какое отчаяние, должно быть, овладевало ими, в то время как на лицах людей вокруг была написана плохо сдерживаемая радость! Особенно покинутым и несчастным выглядел Генрих, потому что, в первую очередь, все старались подбодрить дофина.

Когда Диана взглянула на него, ее сердце сжалось. Видя, что маленький принц уже должен уходить, она сжала его в объятиях и поцеловала в лоб. Никто и не подозревал тогда, какое огромное влияние эта материнская ласка окажет в дальнейшем на судьбы государства.

На середину Бидассоа поместили барку. Затем с двух сторон к ней причалили два корабля: в первом находились король, Ланнуа, вице-король Неаполя и восемь испанских солдат; во втором — принцы, Лотрек и восемь французских солдат. Франциск перебрался в лодку, затем на корабль Лотрека, и одновременно его дети, проделав тот же путь, но в обратном направлении, поднялись на борт испанского корабля.

«Ни один историк не осмелился описать то, что он должен был чувствовать, глядя, как его дети становятся пленниками вместо него». 50 50 Gaillard.

Когда корабль отчалил, Франциск воскликнул:

— Слава Богу, я все еще король!

Он «вскочил на приготовленного ему превосходного турецкого скакуна и тотчас же понесся вперед; он мчался во весь опор до Сен-Жан-де-Люз, ни разу не остановившись и не оглянувшись, может быть, он опасался какого-нибудь подвоха, может быть, желание увидеть свои владения и с удовольствием ощутить свободу действий вскружило ему голову, но, скорее всего, он хотел как можно быстрее удалиться от своих детей, чье присутствие было для него непереносимо в этот момент радости и страдания. Быстро освежившись в Сен-Жан-де-Люз, он поспешил в Байонну, где объятия членов семьи, восторг придворных и радостные возгласы простых людей заставили его порадоваться своему несчастью». 51 51 Там же.

(15 марта 1526 года).

Двор неспешно добрался до Ангулема, и там все остались на целый месяц, проводя время в бесконечных удовольствиях. Луиза все совершенно верно рассчитала. Франциск не получил никакого удовольствия от встречи с печальной Франсуазой де Шатобриан и вскоре отправил ее в отставку, послав ей лишенные какой бы то ни было нежности стишки:

Ему нужна была совсем другая женщина: «белокожая, с восхитительно белой кожей, из-за ненависти к Испании и к темноволосой Элеоноре», умная, красноречивая девушка, как говорится, «самая красивая из умниц и самая умная из красавиц», которая смогла бы разогнать грустные мысли побежденного и развлечь принца-гуманиста.

У Анны де Пислё, именуемой мадемуазель де Эйи, были голубые глаза, выпуклый лоб, длинный нос, очаровательный рот, хотя и несколько испорченный выступающими щеками. Она обладала блистательностью юной девушки и разумом зрелой женщины. Клеман Маро написал ей:

В некоторых стихотворениях Франциска I есть намек на то, что галантный монарх еще в 1523 году завязал интрижку с этой девушкой, из свиты своей матери (которой тогда было около пятидесяти лет). В таком случае единственной хранительницей их секрета была Луиза. С момента встречи в Байонне об этой связи стало известно всем, и ловкое дитя, возможно, благодаря советам Мадам, получило власть, которой пользовалось двадцать один год.

Диана, безусловно, разделила радость придворных. То, что король был свободен, означало для нее, что также был свободен ее отец: Сен-Валье вышел из тюрьмы и поселился в Дофине. Ему не вернули его имущество, так как из всех пунктов Мадридского договора был выполнен только тот, согласно которому его выпустили из-под стражи.

Известно, что Франциск I нарушил свою клятву, руководствуясь старой рыцарской поговоркой, гласящей, что «человек под стражей не обязан держать обещаний». Депутаты от Бургундии, верой и правдой служившие венку из лилий, с готовностью привели и другие доводы, говорившие о том, что он не должен был отдавать эту знатную провинцию. Весь мир был на его стороне: немецкие лютеране, султан, которому он после Павии послал свое кольцо, наконец, папа, которого ужасало возможное господство Габсбурга. Жертва своей победы, Карл Пятый, которого обвели вокруг пальца, как некогда его предка Карла Смелого, обнаружил, что его окружает коалиция, простирающаяся от Лондона до Рима и от Рейна до Босфора. Турки, наводнившие Венгрию, уже подходили к австрийским рубежам!

Император совершенно бесчеловечным образом выместил свою злобу на юных заложниках, чьих слуг сослали на галеры, а некоторых даже продали в рабство. Замкнутые в тесной темнице, в окружении тюремщиков-иноземцев, королевские дети жили в моральном напряжении, от которого так и не смогли избавиться.