Жак Эрс - Людовик XI. Ремесло короля

Людовик сумел выпутаться без потерь из этой дипломатической неразберихи. В Лионе существенно возросла торговля, как качественно, так и количественно, и вскоре этот город превратился в крупный центр денежного и товарного обмена, особенно благодаря учреждению государственной административной структуры, доверенной самым грамотным агентам. Король сделал это государственным делом. Он понял ожидания деловых людей, которые искали не только покровительства и налоговых послаблений, но и жаждали «государственного» подхода к борьбе с конкурентами. Лионцы постоянно говорили ему, что, будучи властителем в своем королевстве, он должен заботиться о благе и пользе своих подданных и государства. Более того, противопоставив Лион Женеве, он подавил сильное сопротивление со стороны Счетной палаты и Парламента, а также некоторых богатых дельцов, французских или иноземных. Его вмешательство в этой области вписывалось в общую схему, которая состояла в том, чтобы навязать национальной экономике строгое государственное управление.

В плане денежного обращения его политика была продиктована той же заботой, продолжая линию его отца. Конечно, установить контроль над денежными потоками и операциями, чтобы избежать обесценивания расчетных единиц — ливра, су и денье, которые при каждом обмене теряли свою стоимость из-за сокращения доли золота и серебра, снижения пробы или повышения их курса, не представлялось возможным. Но можно было попытаться запретить ввоз большого количества иностранных денег, которые, оцениваясь чересчур высоко, нарушали валютное равновесие. Некоторые торговцы на этом спекулировали: они покупали во Франции различные товары, платили за них высоко котирующимися деньгами, а домой увозили полновесную королевскую монету, вырученную за продажу собственных товаров. Знаменитый «закон Грешэма», названный так по имени английского экономиста XVI века и сводящийся к формуле «Плохие деньги вытесняют из обращения хорошие», был уже хорошо известен, по меньшей мере, со времен правления Карла V. Никола Орезм, советник этого монарха, а потом и все чиновники казначейства прекрасно знали, что попустительство подобной практике рано или поздно приведет к утечке качественной монеты, чеканящейся в королевстве, за его пределы.

Людовик XI беспрестанно издавал распоряжения с целью этому помешать. В 1467 году он попросил четырех главных смотрителей Монетного двора посетить разные области королевства, чтобы проследить за исполнением ордонансов о запрете на иноземные деньги. Другие предостережения с угрозами наказания издавались регулярно. Но большое количество постановлений, ордонансов, предупреждений свидетельствует о провале принятых мер. В ордонансе от 23 марта 1473 года все еще говорилось о строжайшем воспрещении принимать в любом качестве и по любой цене монеты из Лотарингии, Бретани, Германии, Барселоны, Мальорки и Перпиньяна. Для других, четко обозначенных денежных единиц был установлен твердый курс: сорок су за золотой альфонсин (из Арагона), тридцать пять су за сицилийский золотой аквилон, два су и шесть денье за наваррский грош. В 1479 году каждому верному городу было приказано прислать в Париж по два человека, сведущих в монетном деле; они должны были привезти образцы всех иностранных монет, имеющих хождение в их краях, и разработать со смотрителями Монетного двора способы положить конец тому, что теперь уже напоминало настоящее нашествие. В то же время король корил жителей Пуатье за неповиновение: его ордонансы были опубликованы по всему королевству и всем известны, но ему только что донесли, что в Пуатье и его окрестностях до сих пор имеют хождение несколько иностранных денежных единиц, находящихся под запретом. Остерегайтесь, предупреждал король, и не удивляйтесь, если мы наведем справки о нарушителях.

И все напрасно. Что это? Недобросовестность и отказ повиноваться со стороны торговцев и менял? Недостаток авторитета или средств у агентов, которым было поручено проследить за выполнением распоряжений и преследовать нарушителей, чересчур многочисленных и упорных? По сути, неподчинение было неизбежным, поскольку находилось в природе вещей и в рыночной практике. Чиновники Счетной палаты и Монетного двора могли строго наказывать спекулянтов и фальшивомонетчиков; они также могли, в силу суровых законов против роскоши, запретить вложение большого количества драгоценных металлов в украшения и ювелирные изделия. Но они не могли одновременно поощрять ярмарки в Лионе и Лангедоке, завлекать туда иноземных купцов и запрещать французским торговцам принимать их деньги. Это значило бы обречь ярмарки на провал, а совершенно ясно, что в столкновениях с государями-соседями «валютная война» сопутствовала войне ярмарок.

Знатным торговцам из Пикардии и Шампани, которые в военное время просили для себя права на торговлю с бургундскими землями и на продажу им зерна, король ответил твердым отказом: «Поелику оные страны имеют великую потребность в хлебе, пусть же возропщут на государя Бургундского». Роптать против герцога, не оказывать ему содействия, возможно, не платить более налогов или не иметь на то возможности... Людовик XI неоднократно подвергал экспорт зерна суровым ограничениям и разрешал вывозить его только в земли своих союзников или родственников; вывоз же его во Фландрию, подвластную Бургундии, почти всегда был под запретом, и король прямо заявлял о своем праве использовать это как оружие, более действенное, чем все прочие: вызвать дефицит или голод среди населения, чтобы оно, не в силах сопротивляться, предаваясь страху и не видя выхода, отвернулось от своего государя и принудило его подписать мир — то есть признать себя побежденным.

Сжигать деревни и урожай? Королевские военачальники вели такую же грязную войну, как мрачной памяти бродячие солдаты-«живодеры». С той лишь разницей, что разбойники гнались за наживой, захватывали добычу или повиновались мерзким инстинктам, тогда как люди короля поступали так по приказу, в рамках кампании по разрушению, продиктованной политической необходимостью и вписывавшейся в военную практику того времени. Эту практику, которую, коверкая итальянское «guasto», обычно называли «гаст» — «разор», охотно использовали тогдашние государи, и дисциплинированные войска шли за своими командирами опустошать поля и риги, поджигать крестьянские дома, лишать бедный люд пропитания и сеять ужас угрозами худших зверств.

Будучи дофином, Людовик сражался с бандами разбойников и очистил от них несколько провинций королевства. Но почти в то же время он использовал их для грязной работы — «гаста». В 1437 году, получив задание в одиночку отвоевать города, еще удерживаемые англичанами в верховьях Луары, он сначала собрал несколько десятков копий в Жьене, набрал лучников и, наконец, кутильеров. Он поручил им черное дело — беспощадно опустошать края, где английские гарнизоны худо-бедно находили себе пропитание: сжигать поля и хутора, вырубать виноградники и плодовые деревья. Весьма возможно, что несколькими годами позже, узнав о злодеяниях «живодеров» на равнинах Эльзаса, Людовик, вместо того чтобы покарать преступников, увидел в этом способ оказать давление на города и вельмож, чтобы склонить их к переговорам.