Ричард Холланд - Октавиан Август. Крестный отец Европы

После смерти товарища Брут продержался за укреплениями еще три недели, а Октавиан и Антоний тщетно пытались его оттуда выманить. К их удивлению, как-то утром в середине ноября он неожиданно вывел свои легионы на открытую местность. С военной точки зрения шаг был совершенно непонятный. К тому времени Брут наверняка знал о том, что республиканский флот лишил триумвиров возможности доставлять припасы морем. Ему следовало какое-то время просто не обращать внимания на оскорбительные крики и выходки обманутых в своих надеждах цезарианцев. Скоро им пришлось бы уйти — добывать на зиму продовольствие. Говорили, что Брут уступил требованиям некоторых офицеров, рвавшихся перейти в наступление, но, видимо, напряженное ожидание оказалось для него слишком тяжелым, и он окончательно сломался.

Чем бы ни объяснялся такой поступок, окончился он полным крахом республиканских сил. Был во время боя такой момент, когда легионы Октавиана едва устояли, зато Антоний пошел в стремительное наступление и выиграл битву. Бруту удалось уйти в горы вместе с остатками четырех легионов, однако положение его было безнадежно. Он покончил с собой, как это сделали некоторые главные оптиматы, включая Марка Ливия, отца будущей супруги Октавиана — Ливии. Многие обладатели известных имен погибли с оружием в руках, как, например, сын Катона, который убил в тот день множество врагов, прежде чем пал, сраженный солдатами противника.

Жертвы проскрипций, когда их вели в цепях на казнь, оскорбляли Октавиана, но приветствовали Антония как достойного победителя. Вероятно, они считали молодого человека малодушным. Вероятно, они были правы.

Разгром войск Брута и Кассия у Филипп принято считать концом республики. Образование Римской империи как огромной монархической державы, управляемой одним человеком, считается в какой-то степени неизбежным следствием недолгого переходного периода — периода Второго триумвирата. Подобная точка зрения возможна лишь в далекой ретроспективе. Непосредственно после сражений при Филиппах Италию до такой степени сотрясали местные гражданские столкновения и социальные раздоры — несмотря на всеобщее стремление к миру (среди тех, кого переселения непосредственно не затронули), что это могло кончиться возвращением к какой-либо форме олигархической республики или же разделением страны на два или больше отдельных государства.

События при Филиппах принято считать поворотным пунктом еще и потому, что письменные источники после них становятся значительно скуднее. Современные историки обычно сразу переходят к битве при Акции в 31 году до нашей эры, когда потерпели окончательное поражение Антоний и Клеопатра.

Пресловутая «римская революция» если и была вообще — в виде восстания рядовых граждан против правительства, — то это, несомненно, произошло, когда земледельцы и городское население в 41 году до нашей эры поднялись одновременно во многих частях Италии, стремясь не допустить захвата их наделов и домов бывшими легионерами. Они боролись с властью триумвирата отчасти во имя республики, в восстановлении которой видели наиболее верное средство удержаться на своей земле.

Восстание провалилось, а у истории нет времени для побежденных.

Применив грубую силу, отслужившие легионеры в конце концов захватили имущество, обещанное им триумвирами. Часто им приходилось перешагивать через трупы бывших владельцев, людей, ничем не заслуживших, чтобы их подвергли столь беспощадному грабежу и низвели до положения бездомных и нищих. Происходил широкомасштабный передел собственности, причем представители низших слоев получали дома и поля не только людей более высокого положения, но иногда и людей такого же, как они сами, сословия. То не была пролетарская революция в марксистском понимании. Солдаты-пролетарии лишь получали от Октавиана и Антония плату по контракту — за военные действия против оптиматов.

Антоний, бесспорный победитель битвы при Филиппах, выбрал более подходившую для него задачу — навести порядок в пребывающих в страхе и разорении восточных землях империи. Он не стал возвращаться с Октавианом в Италию, а сразу поспешил на восток, надеясь собрать деньги для выплаты ветеранам наградных, помимо обещанных земель. Антоний взял с собой восемь легионов, два из которых позаимствовал у своего младшего коллеги, а остальным легионерам предстояло вернуться на родину. Число их сильно увеличилось благодаря сдавшимся солдатам противника. Антоний понимал, что Октавиану с таким количеством людей придется весьма нелегко — у него теперь насчитывалось до ста семидесяти тысяч солдат, гораздо больше, чем нужно. Кормить их и одевать во время зимнего перехода через македонские горные районы, а потом переправлять через Адриатику — та еще головная боль для полководца.

Октавиан, как говорят, добровольно взял на себя эту задачу. Хотя подобную версию, вероятно, придумали позже, с целью подчеркнуть его заботу о ветеранах и замазать неприглядную правду: в то время он пользовался куда меньшим авторитетом, чем Антоний.

Если же Октавиан и вправду охотно взялся за подобный труд, это говорит о его удивительной политической зрелости. Дважды его решение чуть не стоило ему жизни: полководцу пришлось столкнуться с разъяренными солдатами — и своими, и Антония. Зато успешно выполнив задачу, Октавиан приобрел такой большой политический капитал, какого не было ни у его предшественников, ни у соперников.

Прежде чем разделиться и двинуться каждый своим путем, оба триумвира произвели новый раздел провинций, дабы привести его в соответствие с новым, более высоким статусом Антония и прибавить земель Октавиану — за счет Лепида. Помимо восточной части страны Антоний получил всю Галлию по другую сторону Альп, но согласился, что северная Цизальпинская Галлия отныне перестанет считаться провинцией и будет частью римской Италии и управляться из столицы, как изначально планировал Юлий Цезарь. Октавиан забрал у Лепида Испанию; Лепида подозревали в предательских переговорах с Секстом Помпеем. Судьбу Лепида предстояло решить младшему полководцу. Если окажется, что Лепид невиновен — получит мятежную провинцию Африку.

По пути в Рим здоровье Октавиана продолжало ухудшаться. До Рима дошли слухи, что он умер в горах Македонии. Октавиан двигался вперед, хоть и с частыми остановками, затем перенес трудное плавание через Адриатику до Брундизия. Здесь он ненадолго задержался, чтобы набраться сил. Следовало дать знать о себе сенату: многие сенаторы разрывались между ликованием и скорбью — в зависимости оттого, верили они в его смерть или выздоровление. Октавиан писал, что возвращается в добром расположении духа и будет вести себя, как и его приемный отец. Это было правдой, во всяком случае, на тот момент. Ведь при поддержке сената провести переселение будет проще.