Н Кальма - Джон Браун

После Энн родилось еще двое сыновей - Джон и Сэмюэль. Эти были здоровы, крепки, хотя немного дики, под стать природе, среди которой они росли.

В Коннектикуте давно шел слух о хороших землях в штате Огайо. Спустя четыре года после рождения Джона отец его, Оуэн Браун, запряг свою единственную лошадь в фургон, посадил туда жену, детей и, погрузив все свое нехитрое имущество, двинулся в Огайо.

Он разбил палатку в долине реки, у поселка Экрон. Здесь была черная, жирная земля, хорошие пастбища. По долине тянулись огромные фруктовые сады, и весной старые узловатые деревья цвели пышным розовым цветом.

В долине жило немного немцев-фермеров, большинство же населения состояло из исконных обитателей Америки - индейцев. Индейцы и белые почти не общались. Но Оуэн Браун не разделял предрассудков своих соотечественников. Он вовсе не считал, что только белые должны управлять миром и повелевать людьми иных рас. Он полагал, что если человек честен, мужествен и славно работает, то цвет его физиономии никого не касается.

Такие речи он нередко вел у себя дома и при этом прибавлял, что американцам еще придется расплачиваться за свое отношение к индейцам и неграм. Одних они лишили родины и гонят с места на место, других и за людей не считают.

Слова у Оуэна Брауна не расходились с делом.

Когда у соседа-индейца Джонатана Две Луны заболел ребенок, Оуэн Браун дал ему молока от своей единственной коровы, а жена его лечила ребенка. За это благодарный индеец помог Оуэну срубить деревья для хижины. Потом заболела корова Браунов, и другой индеец, по прозвищу "Красный Буйвол", вылечил ее.

Индейцы были великолепными охотниками, рыболовами и земледельцами. Они знали свойства местных трав и умело ухаживали за скотом. У них был свой способ разведения маиса и табака, дающий богатый урожай. Индейские женщины выделывали из оленьей кожи превосходные куртки и штаны, шили обувь - словом, с такими соседями было приятно и полезно дружить.

Маленький Джон быстро свел дружбу с индейцами. Он рос замкнутым, молчаливым ребенком. Редко смеялся, редко играл с белыми мальчиками. Зато в хижине Джонатана Две Луны он был частым гостем и свободно объяснялся на скупом гортанном языке индейцев.

Индейские мальчики дарили Джону разноцветные каменные шарики, а однажды подарили ему живую белку. Белка сделалась совсем ручной, спала у него за пазухой и царапала ему грудь острыми коготками. Джон понес ее в лес - "понюхать сосны", и тут вдруг белка убежала. Она взобралась на дерево, скрылась в густой листве и, как ни звал ее Джон, как ни манил, больше не показалась.

Это было первое горе в его жизни. Дома Джон сказал матери, что белка его предала и что отныне он знает, что в жизни его ждет несчастье.

Мать была суеверна и приняла предсказание вполне серьезно: ее мальчик был так не похож на остальных детей! Те были откровенными деревенскими сорванцами, и мать шлепала их за разорванные в драке штаны, а этот всегда держался особняком и в семь лет говорил вещи, от которых взрослым становилось не по себе. Он был смугл, не по летам высок и мускулист. Индейцы научили его управлять легкой пирогой и ловить рыбу на сырое мясо. Он знал, как ставить силки на птиц и капканы на мелких животных. Он умел на всем скаку накидывать лассо на бегущую лошадь. И одевался он, как индейцы: мягкие мокасины, штаны из оленьей кожи и козья куртка. Старая сквау Джонатана вышила ему на штанах красной и синей шерстью красивый узор.

- Теперь ты совсем наш, мальчик из Коннектикута, - сказал ему Джонатан Две Луны.

Этот старый индеец еще помнил битвы у форта Дюнен, он мог бы кое-что рассказать о скальпах, снятых им в молодости с врагов - "бледнолицых", о водке, которой, в обмен на землю, поили индейцев пришедшие завоеватели. Но Две Луны только хмурился, когда "мальчик из Коннектикута" пытался его расспрашивать: раны были еще слишком свежи, они еще не успели затянуться. Теперь Джонатан был по виду таким же скотоводом и земледельцем, как и его соседи, но его сквау продолжала бережно хранить в углу хижины старый карабин и обрывок материи с вышитыми знаками войны.

Слухи почти не обманули Оуэна Брауна: в Огайо действительно была земля, но каждую пять ее приходилось отвоевывать у леса. Лес был всюду, он стоял сплошной зеленой стеной, в нем водились медведи, и волки, и олени, и барсуки. Каждый фермер был в то же время и охотником, и когда люди возвращались с охоты, то всю принесенную добычу ели сообща, как в тех индейских племенах, что жили поблизости. Надо было очистить место для хижины, и у маленького Джона Брауна надолго остались в памяти голоса людей, валивших лес, огромные костры, на которых смолили деревья, жгли ветки и пни. Оуэн построил низкий бревенчатый дом с чердаком, где помещались дети, и большие сараи для скота и хранения зерна. В доме была комната, где спали отец и мать и где вся семья собиралась за трапезой. Стены из балок, обмазанных глиной, проконопаченные мохом, чтобы не продувало жестким зимним ветром, широкий камин из глыб песчаника. Грубо сколоченные столы и стулья, нары для спанья - вот и вся обстановка. Зимой стены для защиты от холода завешивались одеялами и оленьими шкурами. Внизу за оленьей занавеской спала Энн. Наверху, вместе с Джоном, спали Сэмюэль и Леви - сын умершей подруги Рут, которого она приютила, хрупкий, болезненный мальчик года на четыре старше Джона: в свои одиннадцать лет он был не выше семилетнего Джона.

5. ДЕТСТВО

Джона природа тоже растила в борьбе, не щадила его, помогала становиться крепче, выносливее, смелее. Семилетнему сыну отец поручал уже настоящие "взрослые" дела: зажигать костры в поле для защиты посева от мороза, сторожить стадо, приготовлять топливо для дома.

Несколько лет подряд были хорошие урожаи, и дом Браунов начал "поправляться", как говорил Оуэн. Скоро у Браунов было несколько коров, много овец и коз. Мать еле справлялась с домашней птицей и огородом. По совету индейцев, отец начал дубить кожи. Это оказалось выгодным, и он подумывал уже о том, чтобы отдать Джона в школу. Мальчик сам выучился читать по этикеткам в лавке Бернса. Бернс продавал поселенцам сало, соль, сахар, муку; по надписям на этих товарах Джон научился различать буквы. Мать заставляла его читать Ветхий завет, но мальчик предпочитал пасти скот.

С утра до вечера он в полях. Коровы лениво пережевывают жвачку, овцы жмутся друг к другу, как будто им холодно, хотя с неба расплавленным потоком льется зной. Джон мчится на неоседланной лошади по зеленой долине. Горячий ветер свистит у него в ушах, он кричит что-то дикое, восторженное и босыми пятками бьет бока вспотевшего коня.

И вдруг однажды этот мальчишеский мир, полный труда и постоянного общения с природой, померк, перестал существовать. Это случилось зимой, в декабрьский вечер, когда уже начинало темнеть. Джон только что задал коровам и быкам корм, запер хлев и пошел было к дому, как из дверей навстречу ему выбежал отец без шапки и куртки: