Василий Лебедев - Искупление

Умеют отстреливаться яукеры, отступая...

На правом крыле все сложилось так, как рассчитал Мамай: самые крупные силы ударили всей мощью на передние ряды князя Федора Моложского, в то время, как запасный полк (Мамай видел и радовался этому!) завяз среди поредевших воинов большого полка. И хоть там снова взметнулось великокняжеское знамя, дело было сделано: запасных сил у полка левой руки не осталось

В ходе всего этого изнурительного побоища не складывалось для русских полков более тяжкого часа. В то время, как на далеком правом краю князь Андрей Ростовской, напрягая силы, отбивался от мелких наездов нукеров и нес потери от их смертоносных стрел, а большой полк не мог отрядить на помощь ни одной тысячи изможденных воев, потому что Мамай велел держать обе эти точки в напряжении боя лучного и мелких приступов, - на краю, у Зеленой дубравы, в полку левой руки, гибли десятки, сотни и тысячи. Татары старались узким, кинжальным ударом пробить сначала неширокую брешь, оттеснить упорных русских пеших воев от дубравы и, удерживая этот проход, дать дорогу тысячам свежих сил, коим надлежало обойти наконец русских и, смешав их ряды, обратить в бегство, чтобы излюбленным способом вырубить их при отступлении.

Однако и тут получилась заминка: русские стояли! Была смята дружина Федора Михайловича Моложского, Сам он со стрелой в боку отъехал к дубраве и свалился там с седла. Боярин Андрей Серкиз собрал оставшиеся сотни и закрыл брешь. Servian правого крыла помнил судьбу своего сотоварища и, чтобы не упустить напряжение битвы, бросил в бой все запасные отряды, предназначенные для прохода и охвата оставшихся потрепанных русских полков. Силы получились неравные: на каждого русского тут пришлось по четверо нукеров.,.. Андрей Серкиз и его друг Волуй с несколькими сотнями перекрыли путь тьме,

- Братья! Милые! - закричал Серкиз. - Смерть на брани - дело божье! Порушим нечестивых!

И они держались, пока все до единого не были вырублены. Князь Василий Ярославский, один из подколенных князей великого князя Московского, снял свои задние ряды и заткнул ими образовавшееся пространство, но вскоре и они поредели...

В большом полку появился с рыжими прядями из-под шлема высокий ратник на коне и потребовал дружину гридников во главе с Палладием на помощь полку левой руки.

- Пойдем, сынки, там тяжко вельми, а не то - пропало бабино трепало! Скоро за мной!

И Елизар Серебряник увел юных воев. Еще издали он с ужасом заметил, что от Красного холма с дьявольским свистом, визгом летела дикая тьма кашиков: Мамай бросил свой последний резерв, свою гвардию! Еще больше испугался Елизар, когда нежданно наткнулся глазом на великого князя, уже рубившегося снова в передних рядах на буланом коне. В считанные минуты там все перемешалось: крики, стоны, дикий степной визг, лязг сабель, тяжелый грохот мечей по железу, и страшное зрелище смерти - разбитые головы, порушенные тела, проклятья, предсмертные хрипы, ржанье и визг раненых коней, скользкие увалы трупов - все это предстало перед глазами юных воев из дружины Палладия а все это было так далеко от представления о славных походах древних князей, о коих читалось в летописных сказаниях и слышалось из былин древнего времени, что оми, хоть и насмотрелись сегодня за день на смерть сотен людей, не вынесли этого зрелища и невольно повернули коней.

После гибели Льва Морозова на левом крыле Елизар Серебряник, ушедший из большого полка за великим князем сюда, ближе к Зеленой дубраве, не видел столь тревожного зрелища. Бежали юные вой, оголяя левое крыло сразу на несколько сот сажен. Елизар бросился было за ними, дабы остановить, но новый вид, еще более страшный, поразлл его. На свободном от теснины клочке поля, куда уже накатывали кашики, метался, взбрыкивая, буланый конь. В седле, задом наперед, сидел молодой кметь и дергал коня за хвост. В свободной руке он держал чью-то отрубленную руку и весело размахивал ею над головой. Он запрокидывал русую простоволосую голову назад и дико хохотал вослед убегавшим. От хохота этого, на несколько мгновений вдруг покрывшего звуки битвы, дрожь прокатилась по телу Елизара.

"Скрянулся разумом, сердешной..." - догадался он, и надо было бы перекреститься, но дикая лава кашиков уже брала разгон, увидев желанный простор, освобожденный на левом крыле русских.

- Сынове! Сердешные мои! - прокричал Елизар и погнал коня вслед дружине Палладия, но те не слышали, увлеченные спасительно-веселым бегством от смерти.

Елизар, настегивая коня, заметил, что нагоняет, и даже успел оглянуться, увидеть, как помешавшийся в яростной битве кметь поднялся в стременах и один с окровавленной рукой остался против лавы ордынцев. Это зрелище поразило, видимо, и тех. Они, попридерживая коней, закричали и изрубили несчастного в куски.

- Сынове, милые! Стойте, бога ради! - Елизар перегнал отступающих, снял шлем перед ними и... впервые заплакал: - Не дайте позору пасть на поле сие священное! Зрите, сколько сгинуло братьев ваших и отцов! Предадим ли мы в сей роковой час память их? Сынове! Ударим вси заедино! Потянем, а не то пропало бабино трепало и не воскреснет доброе копье...

Палладий, бежавший один из первых, устыдился. Пошмыгал носом, утер ладонью глаза и повелел:

- А ну, поворачивай на поганых! Али мы ее русские? А?

- Скорее, сынове милые! Скорее за мной! Вот зрите, как я сгину глазом не моргну!

И Елизар кинулся навстречу совсем близкой смерти - туда, где не оставалось уже ни одного стройного ряда русских, оттесненных от дубравы, а в проход вырвалась с гиканьем последняя, свежая лава бешеных кашиков.

- О! Они-то нам и надобны! Сынове, за Русь!

И удивительное дело! Полторы тысячи юных воев с Елизаром Серебряником во главе завязали неравную рубку на краю Зеленой дубравы, отходя с потерями, но не убегая. Елизар тоже поднялся в стременах, для того чтобы юные вой видели его и дольше держали бы ряды.

Но ряды таяли, и кашики все же прорвались и разворачивались для смертельного удара в спину большого полка. В то же время, ожидая этого удара, готовились ударить в лицо и те нукеры, что налезали и налезали со стороны Красного холма.

Со слезами рубились юные вой, с криком, но рубились и не отходили. Елизар заметил пятнадцатилетнего сына Лагуты. Он узнал Воислава по белому шраму на виске - увидел и навеки потерял: кожаную шапчонку разрубил кашик вместе с головой... Елизар потерял из виду врага, кинулся было отомстить за Воислава, но тяжелый удар копьем в бок опрокинул его. Калантарь выдержал, только перехватало дыханье, но новый удар саблей был хлесток и точно рассчитан по голове. Елизар нашел в себе силы и, вися в стремени, поднял руку со щитом. Острая боль в плече, и конь вытряхнул его на кучу мягких и липких трупов.