Василий Лебедев - Искупление

- Поди, владыко, и извести Дмитрея Ивановича, великого князя Московского, что я желаю вечного мира с Москвою! А еще доведи ему, что я, великой князь Тверской, остаюся великим князем! И ежели он, великой князь Московской, или сын его пойдет войною на недругов земли московской, то мне на коня не садиться, а садиться лучшим воеводам моим вместе со тверским воинством, а на коня мне не садиться и под рукою у московского князя не быть потому, что не желаю я, великой князь Тверской, подобиться какому-нито Ваське Кашинскому! А ежели на Тверь пойдут вороги, то Москва подымала бы меч свой на защиту Твери!

Михаил проговорил это прямо в лицо епископу и отошел к иконе, но, подняв -персты ко лбу, вдруг снова повернулся и все так же громко добавил:

- Ежели князь Московской позабудет обиды, и я позабуду. Ежели князь Московской отвергнет мир сей, я умру на стене Твери и мои все со мною! Поди, владыко! Поди!

* * *

Коломенский поп Митяй, а ныне - печатник, книгочей и лучший грамотей в княжеском кругу, если не брать в расчет митрополита, два дня сочинял в белом, как снег, шатре, договорную грамоту. Шатер стоял рядом с шатрохМ великого князя, и только Дмитрий мог входить туда, дабы услышать написанное, добавить, что надобно внести. В белый шатер входили еще церковный служка отрок Матвей, в крохотных, игрушечных латах и с большим наперсным крестом, и еще очень нужный Митяю человек - великокняжеский чашник Климент Поленин. То и дело вносил он в Митяев шатер кувшины. с легким бражным медом, с квасом и еду. Вчера, в среду, носил рыбу вареную, жареную и соленую, икру красную и черную с луком и с маслом, пироги-походни-ки - большие, листовые пироги с судаком. Сегодня, в четверг - мясо в медных походных плошках, варенное с пшеном, печенное на углях, вымоченное в пиве.

- Рабе божий Климентий! - остановил поп старого чашника, когда тог забирал после обеда плошки и кубки. - Ввечеру вели мне подать дикую утицу.

- Дак где она, утица-то?

- Вестимо где - на Волзе-реке! У брега та утица плавает!

Чашник не испугался сердитого печатника и отвечал тому без поклона:

- Ныне тамо трупье православное плават, а утиц - тех всех воинство поразогнало, эвона сколь велико наехало!

Еще при свете дня вошел князь Дмитрий и велел Митяю читать написанное. Хотел тот пожаловаться великому князю на чашника, но Дмитрий был погружен в нелегкие думы, и Митяй не посмел, но обиду на Полени-на затаил.

- Раствори, княже, полог пошире. Славно как - прямо на божью зарю! Сел на низкий столец у входа, стал читать:

- "По благословению отца нашего Алексея, митрополита всея Руси, ты, князь Тверской, дай клятву за себя и за наследников своих признавать меня старейшим братом, никогда не искать великого княжения Володимерского, нашея отчины, и не принимать оного от ханов, также и от Новгорода Великого, а мы обещаемся не отнимать у тебя наследственной Тверской области. Не вступай в Кашин, отчину князя Василия Михайловича, отпусти захваченных бояр его и слуг, также и всех наших с их достоянием. Возврати колокола, книги, церковные оклады и сосуды, взятые в Торжке вместе с имением граждан, ныне свободных от данной тебе присяги, да будут свободны и те, кого ты закабалил грамотами. Но предаем забвению все действия нынешней тверской осады: ни тебе, ни мне не требовать возмездия за убытки, понесенные в сей месяц. Князья Ростовские и Ярославские со мною един человек: не обижай их, или мы за них вступимся. Откажись от союза с Ольгердом: когда Литва объявит войну князю Смоленскому или другим князьям, нашим братьям, мы обязаны защитить их, равно как и тебя. А еже до татар, поступай согласно с нами: решимся ли воевать, и ты враг их".

- Ладно написана сия договорная харатья, - проговорил после долгого молчания Дмитрий.

Он стоял над духовником и печатником своим, но смотрел сейчас за Волгу. Там, в просторах тверских, лежали поверженные, разоренные деревни и города, среди разоренной и вытоптанной земли, Еще вчера Дмитрий строго наказал всем войсковым разъездам и сторожевым полкам не трогать тверской земли, не обижать людей, ибо земля эта может стать своей землей, частью единой земли московской. Он все еще был сердит на Михаила, что этот неглупый и прямой князь поддался на уговоры сначала Некомата и Ваньки Вельяминова, а потом вновь польстился на дьявольский посул - на ханов ярлык.

- Драгоценный княже, Дмитрей да Иванович! - сладко промолвил Митяй, приняв такой обычай обращенья к князю.

Дмитрий оторвался от мыслей, но именно эти мысли и продолжил Митяй:

- Коломенский дьякон - забыл тебе сказать! - приходил до меня ич Коломны и довел весть таковую: видали Ваньку Вельяминова с Некоматом Сурожанином, а с има был еще един муж престранен - кафтаном поп, а обычаем - тать.

- Кто таков?

- Истинно - неведомо, а будто бы окликали его, яко пса: Жмых!

- Жмых? - Дмитрий принахмурился в раздумье, покусал губу, тряхнул головой - вскинул темную скобку к брови. - Не ведаю такого!

* * *

В назначенный час растворились ворота в Твери и через Тмакский мост выехал всадник на крупном кауром жеребце. Он был один. Дальнозоркий Митька Мо-настырев первый узнал в нем Михаила Тверского и закричал:

- Едет! Един, яко перст! - и поскакал к шатру Дмитрия.

Конь шел легкой иноходью - это Дмитрий увидал сразу, как только выглянул из шатра.

"А почто он один?" - подумал сначала с удивлением, но тут же понял: не желает иметь рядом никого свидетелей из своего окружения, ни единого окольничего боярина, ни единого воеводы.

- Поотстранитеся и вы все, - велел он своим боярам и воеводам, сбежавшимся смотреть на унижение Михаила Тверского.

- А мне при тебе быть, Дмитрей да Иванович? - обиженно не то спросил, не то попросил Митяй.

- Ты будь при мне, станешь грамоту честь!

У Михаила Тверского никто не принял повод, но он вроде даже рад был тому. Вошел в шатер, грузно сунув сначала широколобую тяжелую голову, и в единый миг оценил услугу великого князя Московского: в шатре было пусто. Он стал у входа и молча глядел в лицо молодого счастлизого князя, которому, как верилось Михаилу, все само текло в руки: власть, слава, богатство и сама жизнь, ведь он моложе на целых семнадцать лет...

- Премного о господе здравствуй! - сказал Дмитрий и, протянув к редкому гостю обе руки, повторил миролюбиво: - Здравствуй, Михайло Олександрозич!

В лице Михаила Тверского что-то дрогнуло, и, не будь в шатре этого прелюбопытного попишки Митяя, он обронил бы горькую слезу, которая краше всех слов сказала бы, что он, великий князь Тверской, навеки расстается с мечтой о всерусском великом княжении, что не слышит он крики своих предков из гробов - тверских князей, погубленных по наветам князей Московских, что отныне усмиряет он свою гордость и не прольет больше кровь христиан во имя власти и славы, а главное, что не растратил он чести своей и потому не нарушит данного слова...