Рафаэло Джованьоли - Спартак

Проходя по Священной улице по направлению к Палатину, Спартак и Крикс вдруг столкнулись с великолепно одетой молодой женщиной восхитительной наружности; в сопровождении рабыни средних лет и следовавшего за нею раба-педиссека она появилась оттуда, куда направлялись оба гладиатора.

Красота этой женщины с рыжими волосами, белоснежным лицом и большими глазами цвета зеленого моря заставила Крикса остолбенеть. Он остановился и, смотря на нее с изумлением, воскликнул:

- Клянусь Гезом! Какое чудо красоты!

Спартак, который, отдавшись грусти и размышлениям, шел с опущенной головой, поднял ее и посмотрел на девушку. Она, нисколько не обратив внимания на восхищение Крикса, пристально посмотрела на фракийца и, пораженная, будто узнав в нем знакомое лицо, остановилась, обратившись к бывшему гладиатору по-гречески:

- Да благословят тебя боги, Спартак!

- От всей души благодарю тебя, - ответил, несколько смутившись, Спартак, благодарю тебя, красавица, и да будет к тебе милостива Венера Книдская.

А девушка, приблизившись к Спартаку, прошептала вполголоса:

- Света и свободы, доблестный Спартак! Фракиец задрожал при этих словах и, с изумлением глядя на свою собеседницу, сказал:

- Не понимаю, что означают твои шутки, красавица.

- Это не шутки, и ты напрасно притворяешься: это пароль угнетенных. Я куртизанка Эвтибида, бывшая рабыня, родом гречанка. И я тоже из сонма угнетенных.

И, схватив огромную руку Спартака, она с милой, очаровательной улыбкой пожала ее своей нежной и крошечной рукой.

Снова задрожал гладиатор, прошептав в изумлении:

- Она говорит серьезно. И она знает секретный знак.

- Я живу на Священной улице, близ храма великого Януса; при ходи, я смогу тебе оказать немалую помощь в благородном предприятии, за которое ты взялся.

И так как Спартак стоял в нерешительности, она прибавила нежнейшим голосом с милым жестом, откровенным и молящим:

- Приходи!..

- Приду, - ответил Спартак.

- Прощай, - сказала по-латыни куртизанка, приветствуя рукой обоих гладиаторов.

- Прощай! - ответил Спартак.

- Прощай, о самая божественная из всех богинь красоты! - сказал Крикс, стоявший рядом и не спускавший все время глаз с красивой девушки.

Не двигаясь с места, он продолжал пристально смотреть на удалявшуюся Эвтибиду. И кто знает, сколько времени он оставался бы в оцепенении, если бы Спартак не тряхнул его, сказав:

- Крикс, думаешь ли ты двинуться отсюда? Галл очнулся и пошел, не переставая оборачиваться время от времени. Пройдя шагов триста, он воскликнул:

- И ты все же не хочешь, чтобы я тебя назвал возлюбленным сыном Фортуны?.. Ах, неблагодарный!.. Тебе следовало бы, однако, воздвигнуть храм этой капризной богине, распростершей свои крылья над тобою.

- Для чего она заговорила со мною, эта несчастная?

- Я не знаю и не хочу знать, кто она; - я знаю только, что Венера, если она существует, не может быть прекраснее этой девушки.

В этот момент один из рабов, сопровождавших недавно Валерию, подошел к гладиаторам и спросил у них:

- Кто из вас Спартак?

- Я, - ответил фракиец.

- Твоя сестра Мирца ожидает тебя сегодня в самый тихий час ночи в доме Валерии: она должна говорить с тобою по неотложному делу.

- Хорошо, я приду.

Раб отправился обратно, а два друга, продолжая свой путь, скоро исчезли за Палатинским холмом.

Глава 5

ТРИКЛИНИИ КАТИЛИНЫ И ПРИЕМНАЯ ВАЛЕРИИ

Дом Катилины, расположенный на южный стороне Палачинского холма, в те дни принадлежал к самым большим и самым красивым римским домам и полвека спустя он вместе с домом оратора Гортензия вошел в состав дома Августа. Внутри этот дом был не менее великолепен и удобен, чем жилища первых патрициев того времени, а триклиний, в котором, развалившись на ложах, пировали вечером того же дня Качилина с друзьями, был в то время одним из самых богатых и изящных в Риме.

Эта продолговатая и очень просторная зала была разделена на две части шестью колоннами из тиволийского мрамора, вокруг которых обвивались гирлянды из плюща и роз, распространяя аромат и свежесть.

Вдоль стен залы, среди гирлянд и колонн; стояли мраморные статуи в позах, совершенно лишенных целомудрия и стыда, но сделанные с поразительным и несравненным мастерством.

На мозаичном полу были изображены дикие танцы нимф, сатиров и фавнов; они сплетались в непристойные хороводы, показывая пышные формы которыми их наградила фантазия артиста.

В глубине залы, за круглым столом из превосходнейшего мрамора, находились три больших высоких обеденных ложа, сделанные из бронзы, с пуховыми подстилками и с покрывалами из тончайшего пурпура. Золотые и серебряные лампы искусной работы свисали с потолка и не только освещали залу, но и распространяли сильный аромат, сладко опьяняющий и погружающий в невыразимую сладострастную неподвижность мысли.

У стен стояли три посудных шкапа из бронзы, сплошь отделанные гирляндами и листьями изысканной оригинальной работы, а в них помещались серебряные сосуды всевозможной формы и размеров. Двенадцать бронзовых статуй, представлявшие собою эфиопов, роскошно разукрашенных ожерельями и драгоценными камнями, поддерживали серебряные канделябры, которые своим светом усиливали общее освещение залы.

Лениво развалившись на обеденных ложах, поддерживая головы руками и опираясь локтями на пурпуровые подушки, возлежали Катилина, Куряон. Луций Бестия, пылкий юноша, ставший впоследствии народным трибуном, и Кай Антоний, юный патриций, апатичный и обремененный долгами, который был товарищем Катилины в заговоре 691 года, а затем - товарищем Цицерона по консульству. Благодаря энергии последнего Кай Антоний в том же году уничтожил своего прежнего соучастника - Катилину. Был здесь и Луций Кальпурний Пизон Цезоний, распутный патриций, тоже потонувший в долгах до самых волос. Он не смог спасти Катилину в 691 году, зато был избран судьбой для отмщения за него в 696, когда, став консулом, сумел добиться изгнания Цицерона.

Возле Пизона возлежал юноша лет двадцати, женственной красоты, с нарумяненным лицом, с надушенными завитыми волосами, с увядшими усиками и с всегда пьяным, хриплым голосом. Этот юноша был Авл Гатай Нилот, самый близкий друг Катилдшы, впоследствии, в 696 году тоже ставший консулом и вместе с Пизоном деятельно способствовавший изгнанию Цицерона.

Габинию предоставлено было почетное место, и он возлежал с того края среднего ложа, который приходился по правую сторону входа в столовую; он был, следовательно, царем этого пира.

Рядом с ним, на другом ложе возлежав юный патриций, не менее остальных распутный и расточительный; это был Корнелий Лентул Сура, человек мужественный и сильный физически; в 691 году, как раз накануне того дня, когда разразилось восстание Кэтилины, в котором ему предстояло сыграть такую значительную роль, он умер в темнице, задушенный по приказанию Цицерона. Возле него - Цетег, задорный и смелый юноша. Последним на этом ложе возлежал Кай Веррес, человек честолюбивый, жестокий, весьма алчный.