Рафаэло Джованьоли - Спартак

Все приглашенные были в обеденных одеждах из тончайшей белоснежной шерсти и в венках из плюща, лавра и роз. Великолепный ужин, которым угощал Катилина своих друзей, приходил уже к концу. Веселье, царившее среди этих девяти патрициев, жесты, шутки, непристойные слова, звон чаш и оживленная болтовня, оглашавшие залу, ясно свидетельствовали о высоких качествах повара, а еще больше - виночерпиев Катилины - Подлей мне фалернского! - крикнул охрипшим уже от опьянения голосом сенатор Курион, протянув руку с серебряной чашей к одному из ближайших к нему виночерпиев. - Налей мне фалернского, я хочу похвалить пышность Катилины и пусть лопнет скряга Красе со всем твоим богатством Красе!.. Красе!.. Вот мой кошмар, предмет всех моих мыслей, всех моих снов! , - сказал со вздохом Кай Веррес.

- Его несметные богатства не дают тебе спать, бедняга Веррес? - спросил, взглянув на соседа насмешливым и испытующим взором, Авл Габиний, поправляя белой рукой локоны искусно завитых и надушенных волос.

- Неужели не придет день равенства? - воскликнул со вздохом Веррес.

- О чем думали тогда эти дураки Гракхи и этот идиот Друз, когда они решили поднять город, чтобы поделить поля между плебеями, я поистине не понимаю, сказал Кай Антоний. - Ведь они не думали вовсе о бедных патрициях!.. Кто, кто беднее нас, присужденных видеть, как доходы с наших имений пожираются ненасытной жадностью банкиров? Под предлогом получения процентов с денег, которые они нам ссудили, они налагают арест на наши доходы еще раньше, чем приходит сроки уплаты долгов.

- Кто беднее нас, осужденных скупостью бесчеловечных отцов и силою всемогущих законов проводить лучшие годы нашей юности в бедности, томясь неосуществимыми желаниями?.. - добавил Луций Бестия, оскалив зубы и судорожно сжимая чашу, только что им опорожненную.

- Кто беднее нас, в насмешку рожденных патрициями и только лишь благодаря званию своему пользующихся уважением простонародья? - заметил с выражением глубокой грусти Лентул Сура.

- Оборванцы в тогах, вот кто мы!

- Лишенные ценза, одетые в пурпур!

- Угнетенные и нищие, которым нет места на пиру богатой римской республики!

- Смерть ростовщикам и банкирам!

- В ад все законы двенадцати таблиц!

- И преторианский эдикт!..

- К Эребу отцовскую власть!

- Да ударит всемогущая молния Юпитера Громовержца в Сенат и испепелит его!

- Но пусть Юпитер сперва предупредит меня об этом, чтобы я мог отсутствовать в этот день! - пробормотал совершенно опьяневший Курион.

Взрыв хохота раздался вслед за этим мудрым замечанием пьяницы и положил конец проклятиям и брани.

В этот момент вошедший в столовую раб приблизился к хозяину дома и прошептал ему несколько слов на ухо.

- А, клянусь богами ада!.. - воскликнул громким голосом, с выражением радости Катилина. - Наконец! Введите сейчас же его и приведенную им с собою тень.

Раб поклонился и уже собрался уходить, но Катилина задержал его и прибавил:

- Окажите им полное уважение. Обмойте им ноги, вытрите их мазями и дайте им обеденную одежду и венки. И раб, снова поклонившись, вышел. Затем Катилина крикнул триклиниарху:

- Эпафор, сейчас же освободи стол от остатков пиршества и приготовь две скамьи против главного ложа для двух друзей, которых я ожидаю; очисти эту комнату от мимов, музыкантов и рабов и приготовь тем временем в соседней комнате все для веселого, приятного и продолжительного пира.

В то время, как столовую убирали, гости молча распивали пятидесятилетнее фалернское, пенившееся в серебряных чашах, и ожидали с нетерпением и с нескрываемым выражением любопытства появления гостей. Они скоро вошли в сопровождении раба, одетые в обеденные белые тоги, в венках из роз на головах.

Это были Спартак и Крикс.

- Да будет покровительство богов над этим домом и его благородными гостями! - сказал Спартак, входя в комнату.

- Привет всем! - прибавил Крикс.

- Честь и слава тебе, храбрейший Спартак, и твоему другу! - ответил Катилина, поднявшись навстречу рудиарию и гладиатору. И, взяв Спартака за руку, он усадил его на ложе, которое сам раньше занимал; усадив Крикса на одну из только что поставленных против почетного ложа скамеек, Катилина уселся на другой рядом с ним.

- Итак, Спартак, ты не пожелал провести этот вечер за моим столом вместе с благородными и храбрыми юношами? - и при этом он указал на гостей - Не пожелал?

- Я не мог, Катилина, и я об этом тебя предупредил, если только твой остиарий был аккуратен в исполнении данного ему мною поручения придти ко мне!

- Да, я был предупрежден о том, что ты не можешь мне на ужин..

- И ты не знал причины, сообщить которую я не мог, не доверяя скромности остиария. Мне понадобилось пойти в одну харчевню, посещаемую гладиаторами, чтобы встретиться там с людьми, имеющими большое влияние на этих несчастных.

- Итак, - спросил вдруг несколько насмешливым тоном Луций Бестия, - итак, мы гладиаторы, думаем о споем освобождении, толкуем о своих правах и готовимся поддерживать эти права с мечом в руках?

Лицо Спартака вспыхнуло, и он, ударив кулаком по столу, порывисто привстал и воскликнул:

- Да, конечно, клянусь всеми молниями Юпитера, пусть... Внезапно прервав самого себя, сдержавшись и переменив тон, он продолжал спокойно:

- Пусть дадут согласие на это высшие боги и вы, благородные патриции, и мы возьмемся за оружие ради, свободы угнетенных!

- Этот гладиатор мычит, как бык, - пробормотал Курион, начавший дремать и склонявший лысый череп то на правое, то на левое плечо.

- Такое высокомерие подстать Луцию Корнелию Сулле Счастливому, диктатору, - прибавил Кай Антоний.

Катилина, предвидевший, до чего могут довести эту беседу насмешки гостей, поднялся с места и сказал так:

- Вам, благородные римские патриции, у которых неблагоприятная судьба отняла то, на что вы, по величию ваших душ, вполне имеете право - свободу, власть и богатство; вам, добродетельные и мужественные, вам, чьи храбрейшие души я знаю; вам, верные и честные друзья мои, представляю я этого доблестнейшего рудиария, Спартака, который по силе своего тела и по стойкости души был бы вполне достоин родиться не фракийцем, а римским гражданином и патрицием. Он, сражаясь в наших легионах, доказал свое мужество, заслужив гражданский венок и чин декана...

- Что не помешало ему дезертировать из нашего войска при первом же удобном для него случае, - прервал Луций Бестия.

- Ну и что же! - быстро и все более воодушевляясь, возразил Катилина. Поставите ли вы ему в вину, если он нас, сражавшихся против его родной страны, оставил для того, чтобы защищать свое отечество, своих родных, своих ларов. Кто из вас, если бы попал в плен к Митридату и был зачислен в его войска, при первом же появлении римского орла не счел бы своим долгом оставить ненавистные знамена варвара и вернуться под знамена своих сограждан?