Владимир Грызун - Как Виктор Суворов сочинял историю

Только тут мы и видим расхождение с первоисточником, именно эти свои слова Суворов и должен был бы обосновать. Но… Нечем? Привел освобожденного Рокоссовского, после чего заверил нас, что он не один, и побежал себе дальше, наглецов ниспровергать. Лишь однажды, уловив, что одного-единственного Рокоссовского будет все же как-то недостаточно, на 49-й странице Виктор притормозил, и по секрету сообщил нам следующую цитату: « несправедливо уволенные возвращены в армию. Всего на 1 мая 1940 года — 12 461 ».

Ну и что? Давайте для того, чтобы все стало на свои места, осушим суворовский текст, лишим его воды, сведем все в простую формулу, основанную, причем (для непредвзятости), на суворовских же цифрах, которые мы великодушно примем на веру. Итак:

В 1937–1938 г. из сухопутных сил уволен 36 761 командир.

Из них 10 868 было арестовано. [807]На свободе осталось — 25 893 уволенных.

Всего на 1 мая 1940 был возвращен 12 461 несправедливо уволенный командир.

Так никто же не говорит о возвращении арестованных! Десять тысяч арестованных как были, так никуда и не делись. В армию-то возвращали только «несправедливо» уволенных, а вовсе не «врагов народа» и «военно-фашистских заговорщиков». Источник утверждает, что расстреливали и арестовывали тех, кто званием повыше, значит, возвращались-то совсем другие люди! Впрочем никакие логические законы, примененные к собственному суворовскому тексту, не мешают последнему утверждать, что « никто не любит вспоминать о том, что из этих „расстрелянных“ 12 641 вернулись в строй? » (с. 49). В строй из расстрелянных? Но вами же приведенный документ гласит, что возвращались только из числа «несправедливо» уволенных! Так кого же вы, Виктор, разоблачили? По итогам главы № 3 « Про 40 тысяч полководцев » конкретный фальсификатор вырисовывается только один. Это и есть вы — Виктор Суворов.

А ведь и правда — обратите внимание на именно кремлевскую школу фальсификации этого господина. Как мы уже говорили, это именно сталинский прием — навязать оппоненту высказывание, к которому последний не имеет никакого отношения, а потом его уничтожить, причем, пользуясь именно приписываемыми оппоненту методами. Вспомните структуру главы. Сначала нам со ссылкой приводится цифра, вокруг которой устраиваются ритуальные пляски. Затем, когда читатель к ней попривык, а от мелькания толстых пяток у него потемнело в глазах, под цифрой постепенно, в несколько этапов подменяется категория. В данном случае из уволенных командировделаются расстрелянные генералы. А когда шум погремушки стихает, пробирающийся в оседающей пыли Виктор делает круглые глаза: ух ты, как нас пытались околпачить!!! И самолично надутый муляж под грохот барабанов публично прокалывает. При этом придя к тем самым данным, которые сто лет назад выдавали читателю «прокаченные» Суворовым фальсификаторы.

Ну что? Как вам нравится гневливый обличитель, который сам не может внятно сказать кого он изобличил, а обличая, постоянно врет, оставляя при этом далеко позади всех реальных и мифических фальсификаторов?

Вообще совпадение мнений ополоумевшего от перспективы скорой расплаты Геббельса и формально вполне вменяемого Суворова крайне забавно.

«Был бы Рем психически нормальным человеком и цельной натурой, вероятно, 30 июня были бы расстреляны не несколько сотен офицеров СА, а несколько сотен генералов. На этом лежит печать глубокой трагедии, последствия которой мы ощущаем и сегодня. Тогда был подходящий момент для революционизирования рейхсвера», — пишет Геббельс.

А Суворов прыгает вокруг и поддакивает: « Даже Гитлер с Геббельсом сообразили, что Сталин действовал правильно, а наши агитаторы твердят: обезглавил, обезглавил, обезглавил, трагедия, трагедия, трагедия… » Интересно, если бы « правильно » действовал не Сталин, а Гитлер, кто бы тогда в первые же месяцы войны нокаутировал вооруженные силы противника?

Не могу не согласиться с Геббельсом по поводу «глубокой трагедии». Только трагичность заключается как раз в том, что если бы Гитлер сделал ставку на СА, Второй мировой войны вполне могло бы не быть вообще, по той простой причине, что оные штурмовики были большими мастерами штурма пивных, но не вражеских позиций. Так что, боюсь, что «революционизированный» рейхсвер в бою с реальным противником был бы не многим лучше «революционизированной» Красной Гвардии образца 1917 года. Та тоже сначала была страшно революционной, сделанной на крайне « народной закваске ». Только воевать у нее патологически не получалось. Именно поэтому Троцкий всеми правдами и неправдами заманивал в РККА бывших царских офицеров.

Раз уж Суворов обслушался геббельсовских истерик до настолько невменяемого состояния, что хочет нас уверить, что оный Геббельс, вопя об упущении « момента для революционизирования рейхсвера » посредством Ремовских революционеров «от сохи» (вернее «от бутылки»), был пророчески прав, не лишним будет напомнить что представляли из себя эти «заквасочные» вояки в реальности.

Поможет нам в этом Бруно Винцер — «солдат трех армий», умудрившийся побывать в рейхсвере, вермахте, бундесвере, и потом от полноты впечатлений дернувший в ГДР. Кстати, Суворов, «от социализма люди бегут» или «к социализму»? Так вот, этот самый Винцер имел сомнительное удовольствие быть лично знакомым с виднейшим лидером штурмовиков — Карлом Эрнстом, главой их берлинской организации. Разговаривая с его младшим братом, Густавом Эрнстом, Винцер был буквально убит тем, как делаются карьеры в СА.

«— В каком он, собственно, звании, если сравнить, например, с нами, с рейхсвером?

— Ну, по крайней мере полковник или генерал, да, конечно, генерал; в этом роде, во всяком случае.

— А сколько лет твоему брату?

— Тридцать один год. Почему ты спрашиваешь?

Я предпочел не отвечать на встречный вопрос. Я размышлял про себя. У нас нужно маршировать полных четыре года, чтобы стать ефрейтором, а потом, может быть, унтер-офицером. А Карл Эрнст стал генералом, но за всю свою жизнь ни единого дня не был солдатом». [808]

Будучи заинтригованным такими карьерными аномалиями, Винцер (тогда ефрейтор рейхсвера) получил аудиенцию у Карла Эрнста. Вот впечатления, которые у него остались:

«Перед зданием стояли два штурмовика, ремни от каски затянуты у подбородка. Они устроили такой спектакль, как если бы я желал проникнуть к самому Господу Богу. Но когда я им сообщил, что самолично договорился с группенфюрером по телефону о встрече, они проявили чрезвычайное усердие. Они вызвали вестового, который — все же после долгих расспросов и разговоров — в конце концов, быстро провел меня наверх. Там повторился с самого начала тот же спектакль. Я должен был пробиться через два или три караульных помещения, пока я добрался до адъютанта. Этот, наконец, был в курсе дела. Однако я должен был еще подождать, потому что у Карла Эрнста как раз был посетитель.