Владимир Новоженов - Два ледокола: другая история Второй мировой

В отличие от азота, гелий практически нерастворим в жидкостях организма, поэтому он не может быть причиной кессонной болезни. К тому же гелиевый воздух исключает возникновение «азотного наркоза», внешне сходного с алкогольным опьянением. Рано или поздно человечеству придется научиться подолгу жить и работать на морском дне, чтобы всерьез воспользоваться минеральными и пищевыми ресурсами шельфа. А на больших глубинах, как показали опыты советских, французских и американских исследователей, гелиевый воздух пока незаменим. Биологи доказали, что длительное дыхание гелиевым воздухом не вызывает отрицательных сдвигов в человеческом организме и не грозит изменениями в генетическом аппарате: гелиевая атмосфера не влияет на развитие клеток и частоту мутаций. Известны работы, авторы которых считают гелиевый воздух оптимальной воздушной средой для космических кораблей, совершающих длительные полеты во Вселенную. Но пока за пределы земной атмосферы искусственный гелиевый воздух еще не поднимался.

Ведь мы в ближайшей перспективе не то что на Юпитер, на простой облет вокруг Марса должны где-то 27 млрд. долларов достать.

Посему соседка Луна — уж очень близкий локоть. Локоть в том смысле, что, если помните, на планете Земля уже не один десяток лет идет активная распродажа ее участков поверхности. Так сказать, буржуазный способ производства работает на всю катушку даже виртуально. Хотел бы я посмотреть на тот реальный передел в отношениях, если речь пойдет о действительно промышленном начале эксплуатации лунной поверхности.

Ну…, это будет выглядеть наверняка похоже по ситуации с сочинской землей при подготовке к зимней олимпиаде…

И опять Иосиф Виссарионович, улыбаясь мне, тихо пыхтит в свою трубку…

Отдельный вопрос— строительство корабля для лунной экспедиции. По оценкам, его разработка обойдется в 15 млн. долларов — столько стоит один дом в Москве, но он сразу и золотоносно окупается. По информации «Известий», идея, озвученная Николаем Севастьяновым, одобрена главой Роскосмоса Анатолием Перминовым.

— Кто раньше сообразит с гелием, тот и выиграет в гонке за будущее мировое энергетическое лидерство, — говорит академик Эрик Галимов.

Гелий-3— сигнал, который подает человечеству Всевышний, но мы должны услышать этот сигнал.

Вот, наверное, и все, на что мы можем надеяться до 2042 года в Москве Владимира Войновича.

Поживем — увидим…

А Вы, Владимир Богданович…, держитесь крепче за Ваш билет в Солнечную Океанию! Вы там неизменно будете нужны как эмоциональный критик коммунизма.

И от Вас будут ждать Нового Совета, как продлить комфортную жизнь миллиарду избранных на все скукоживающемся своими ресурсами Мировом Острове.

Если, конечно, до этого кто-нибудь из несправедливо обиженных не громыхнет в мир ядерной ракетницей, дабы подтвердить уже почти под тысячу страниц общего текста фантазию двух романов Глуховского.

И не надо только потом объяснять, что Вы всего лишь специалист по танкам….

Это никому не будет интересно…

Вот лучше всего грядущую ситуацию чувствовал, предвидел и объяснил нам покойный Роберт Кеннеди:

«…нет Человека как Остров.

Любая смерть умаляет и меня…

…ибо Я — часть Человечества»

Увы…, таких людей убивают.

Еще вот что хотелось бы, что бы Вы прочли в завершение изложенного…

Есть очень мудрое слово в Писании.

Q uos diligat, castigat… (см. Послание Апостола Павла к евреям)

Я полностью доверяюсь комментариям этой мудрости человеку, который может просто сказать о себе следующее:

«Родилась в Риге, выросла в Одессе, после окончания университета в Свердловске и защиты кандидатской диссертации в Иванове много лет преподавала философию и научный коммунизм в Тюмени. По прихоти судьбы пришлось также прожить два года в Оренбурге и год в Брянске (нет, папа — не военный). До самой «перестройки» искренне верила в коммунизм и атеизм. В один прекрасный день, зимой 1992-го, мои глаза наконец открылись, и поиск истины с успехом завершился: я стала христианкой…»

Мне вообще — бывшие атеисты по душе.

Посему из всей бездны Сети я приведу только это…

Итак…, поясним сию апостольскую мудрость.

Из письма подруге.

«… Л., родная моя, здравствуй.

Мы с Джорджем только что закончили послание евреям в Библейском институте. Мне открылось кое-что новое, и я сразу подумала о тебе и сделала себе несколько заметок. Вот наконец добралась, чтобы написать тебе об этом.

Речь пойдет об известном отрывке из послания евреям 12:5-11 о том, что Бог, как родной отец, кого любит, того наказывает. Честно говоря, я этот отрывок терпеть не могла вот уже много лет: в 7 стихах слово «наказывает» повторяется в разных видах 8 раз! И один раз даже слово «бьет»! Наказание ребенка, в моем представлении — это нечто довольно ужасное, хотя и необходимое: отшлепать, нахлестать по щекам, поставить в угол, отругать, накричать, не пустить гулять или в кино, лишить сладкого и т. п. Ты сама уже мать и также помнишь, как это было, когда ты была еще ребенком, то есть ты понимаешь, что хотя наказание порой действительно необходимо— пользоваться им следует очень осторожно, ведь несправедливое наказание может оставить рану в душе на всю жизнь. Бог мне казался ужасно жестоким из этого текста: надо же: «бьет всякого сына, которого принимает»! А также это не вполне соответствовало моему личному опыту общения с Богом.

Я в свое время была довольно послушным и очень чувствительным ребенком. Маме практически не приходилось меня бить или вообще наказывать, могу вспомнить лишь две пощечины за всю жизнь, обе в возрасте до 10 лет, обе — незаслуженные. Ну не считать же наказанием, когда мама, пытаясь приучить меня пользоваться мусорным ведром, чтобы конфетные бумажки не валялись по всей комнате, «в наказание» купила мне килограмм конфет, велела все бумажки от этих конфет разбросать по труднодоступным местам (под диван, например), а потом ползать и собирать. Можешь себе представить, как я рада была такому наказанию: не оставлять же конфеты раздетыми, пришлось их съесть, весь килограмм. Кстати сказать, сработало: сейчас у меня с этим делом никаких проблем.

Для меня было достаточно, если мама на меня рассердилась, если она посмотрела на меня взглядом, в котором читается: «Ну и дочь мне досталась! Кошмар!» Если мама перестала со мной разговаривать — страшнее наказания мне было не нужно (хоть это и не наказание вовсе). Я не могла выдержать и полчаса, готова была на все, лишь бы мама снова заговорила со мной, снова улыбнулась мне, снова полюбила меня. То есть в полном смысле наказанию я подверглась лишь два раза за все детство, и то несправедливо, так что для меня слово «наказание» — это, в сущности, «высшая мера», которую я лично ни разу не заслужила.