Сергей Карпущенко - Возвращение Императора, Или Двадцать три Ступени вверх

- Нет, я царь, царь! - вдруг вскричал Николай громко и некрасиво, и его обычно умиротворенное, спокойное выражение лица сменилось гримасой гнева, неудержимого и грубого. - Это я раньше был царем по случаю, согласно сложившимся обстоятельствам, а теперь я чувствую, что становлюсь, если ещё не стал, настоящим императором России!

Александра Федоровна, едва удерживая слезы, одними глазами приказав Ольге замолчать и стараясь выглядеть беззаботной, с деланной веселостью сказала:

- Ну что же, император так император. Теперь же, дети императора России, давайте за стол садиться. Позавтракаем тем, что осталось от ужина. Вы, Кирилл Николаич, не побрезгуете нашей скромной трапезой?

Когда сидели за столом и ели картошку с колбасой и хлебом, Александра Федоровна сказала, обращаясь к мужу:

- Ну, раз тебе повезло, Ники, и ты сумел вернуть в нашу семью мои драгоценности, надеюсь, теперь нам уже ничто не помешает покинуть эту страну?

Все, кто сидел за столом, вопросительно посмотрели на Николая, ожидая от него положительного ответа, но он, беря щепотку соли на кончик ножа, чтобы посолить картофель, ответил не сразу. Он знал, что если покинет Россию, то уже никогда не сможет надеяться обрести здесь власть, и дело заключалось совсем не в том, что за границей, в Германии или в Англии, не нашлись бы силы, способные поддержать его в стремлении вернуть корону. Просто Николай чувствовал, что, покинув родину, он лишился бы источника, вливавшего в него энергию царственной власти, ощущавшуюся им с каждым днем все сильнее и сильнее. За границей он бы превратился в претендента на власть, в игрушку в руках восстановителей монархии, которым было бы совершенно безразлично, кого проталкивать к трону. Здесь же, на родной земле, борясь за свое возвращение на престол, он бы облекся в горностаевую мантию не как бывший царь, у которого забрали державу, а как борец, воин и настоящий мужчина. Такой вариант устраивал Николая куда больше, чем первый.

- Хорошо, давайте начнем с того, что отыщем покупателя хотя бы части бриллиантов, - примирительным тоном, очень желая, чтобы его настоящие планы до поры до времени остались неразгаданными, сказал он. - Вы, Кирилл Николаич, не поможете ли нам в этом? Нужен не просто состоятельный ювелир или перекупщик, но к тому же человек, не способный навести на нас ищеек из Чрезвычайной комиссии. Когда мы получим деньги, необходимые нам для переезда за границу и для сносного существования в Петрограде, милейший Кирилл Николаич, надеюсь, постарается найти людей для нелегального перевоза всех нас в Финляндию. Понятно, что самые ценные драгоценности мы увезем с собою...

Спокойная речь Николая произвела ободряющее впечатление на всех дочерей, Алешу и даже на Александру Федоровну.

- Господи, скорей бы уехать отсюда! - воскликнула Татьяна, и глаза её радостно заблестели. - В Париж, в Париж, а то ведь здесь, в России, при большевиках, нам никогда не выйти замуж. За кого же, скажите, выходить мне или Оле? За советского работника, за бывшего батрака или рабочего? Пусть во Франции или Англии я не стану женой наследника престола - во Франции и нет никаких престолов, - но уж граф или барон вполне сможет стать моим мужем.

- А лично я и не взгляну на мужчину, менее знатного, чем принц Уэльский, - гордо поджав губы, промолвила Ольга. - Что-то дешево ты себя ценишь, сестренка, - какой-то граф, барон. Представляю себе мадьярского графа в расшитой шнурками венгерке, с дурацкими, как у таракана, усами и длинным чубуком. Бр-р-р!

- Да, пожалуй, нам никак нельзя будет торопиться! - серьезно проговорила молоденькая Анастасия, а поэтому её замечание прозвучало комично. - Мы - царские дочери, великие княжны. Лично я уж лучше совсем не выйду замуж, чем стану женой худородного мужичка или буржуа, любящего сосиски с тушеной капустой.

Все рассмеялись. Николай и Александра Федоровна были довольны своими разборчивыми дочерьми, лишь одна Маша не приняла участия в разговоре о женихах. Напротив, она не только не поддержала сестер, но, взволнованная до красных пятен на лице, сидела как на иголках, лишь иногда взметывая взгляд своих прелестных глаз, опушенных густыми ресницами, на Томашевского, чему-то улыбавшегося. И Николаю, который ловил эти взгляды, который видел, как ведет себя Кирилл Николаич, сильно не нравилась эта улыбка, точно Томашевский думал про себя: "Говорите, говорите, птички, а вот придет время, явится какой-нибудь красавец, и пробьет ваш час, и захлопнется за вами дверца клетки, и даже совсем не золотой".

После завтрака, уединившись с Томашевским в одной из комнат просторной квартиры, Николай вручил молодому человеку три перстня с крупными бриллиантами, не забыв так напутствовать своего помощника:

- Сразу все не отдавайте, постарайтесь побывать у двух-трех ювелиров или продавцов таких вот безделушек. Сами посмотрите, кто больше даст. И не думайте, что во всем этом предприятии для вас лично нет никакого интереса. Ведь я надеюсь, что вы отправитесь с нами за границу!

Томашевский провел рукой по своим прекрасным густым усам и сказал:

- Но в качестве кого? Ваши дочери не любят худородных мужичков. А мне к тому же очень нравятся сосиски с тушеной капустой.

- Ничего, подождите немного! - улыбнулся Николай. - Скоро эти норовистые кобылки настолько опростятся, что будут считать это блюдо самым изысканным лакомством. Во всяком случае, Маша...

Томашевский, довольный разговором с Романовым, ушел исполнять его поручение, а Николай, давно уже хотевший побродить по своей столице в одиночестве, вышел на улицу. Был теплый августовский день, тихий и мирный, так напоминавший те довоенные счастливые дни. Теперь же все было иначе, и покой дня был только кажущимся: то и дело на улице, выводившей к набережной Невы, встречались воинские команды, громыхая, проносились грузовики с бойцами, ощерившиеся колючей щетиной винтовок со штыками, один раз мимо него прокатил броневик. Какие-то листовки, афиши политического содержания тут и там лепились на стенах домов, на дверях, трепыхались, приколотые к деревьям. На улице не чувствовалось таких привычных для ещё недавнего прошлого запахов кондитерских, кафе и ресторанов, не сновали лотошники в белых фартуках, несущие ароматную выпечку. Только здания остались прежними, да и то они стояли какие-то унылые и нахмуренные, холодные и неприветливые.

Странно, но по мере того, как Николай не спеша шел по Первой линии к Неве, он ощущал неприятное чувство, которое настигало его порой, когда кто-нибудь начинал пристально смотреть ему в затылок. Николай не слышал шагов идущего сзади человека, а обернуться ему не позволяло самолюбие, к тому же он отчего-то думал, что, обернувшись, он вдруг столкнется взглядом с кем-нибудь из своих знакомых, а такая встреча не сулила ему сегодня ничего хорошего. В памяти порой возникало лицо той полной, больной женщины, ковылявшей едва-едва по темному коридору Петроградской чрезвычайки.