Евгения Альбац - Мина замедленного действия. Политический портрет КГБ

Неужели подполковника хватают за руку? Ведь в переводе на нормальный человеческий язык это означает: Дорогой товарищ! Вы забыли указать, где вы нашли факты, которые легли в основу вашей научной работы. Не украли ли вы их? Не совершили ли плагиат?

То же — и в анализе уже открытого рецензента, специалиста в области истории гражданской войны доцента И. Берхина: «Все сноски на архив неправильно оформлены: нет указаний на фонд, номер дела, лист…» Ну же, ну?..

«Аргументы соискателя (т. е. Боярского) признаны достаточными…» — заключает или, лучше сказать, сдается экспертная комиссия ВАК.

Кандидат исторических наук Владимир Боярский уже со спокойной душой продолжает свою высокополезную научную деятельность в Институте истории СССР. «Любезнейший человек, так он представлялся тогда, — писал мне в письме его коллега Виктор Фарсобин. — Дамы от него были в восторге: расшаркивался, целовал руку. Что-то смутно вспоминается: мы с него сняли ранее наложенное партийное взыскание. Не захотели разбираться, такие растяпы…» Растяпы… А что они могли сделать? Против них играл подполковник КГБ…

Забавно: в личном деле диссертанта, в справке, датированной 1954 годом, я прочитала: «Научно-практический стаж Боярского В. А. насчитывает 23 года… Во время службы в НКВД-МГБ-МВД СССР им велась в том числе педагогическая работа… {80}

«Боярский давал указание следователям о том, что они недостаточно работают по ночам с подследственными, — сообщает его бывший подчиненный по Московскому МГБ лейтенант Г. Чернов, — и требовал, чтобы следственные работники усилили свою работу с арестованными в целях получения от них признательных показаний…» {81}Эта «педагогическая работа» имелась в виду? Впрочем, почему — нет? Может быть, именно эта.

Дальнейшая научная карьера Боярского шла почти столь же стремительно, учитывая неспешный учебно-бюрократический лад, сколь и карьера чекиста. 1958 — старший редактор издательства Академии наук, через год — заведующий редакцией. 1960 — преподаватель Московского полиграфического института — наставник студентов. 1967 — обладатель ученого звания старшего научного сотрудника по специальности — уже! — «История науки и техники», и Ученый секретарь редколлегии «Научно-популярная литература» Редакционно-издательского совета Академии, 1968 — доцент кафедры «Технология, механизация и организация открытых горных разработок» Московского горного института, автор 53 научных работ и соавтор учебника, который потом ляжет в основу его докторской диссертации — «Разработка рудных и рассыпных месторождений»… Вторая фамилия на обложке — Михаил Агошков. Тогда член-корреспондент АН СССР, ныне полный академик, в 1991 году удостоенный звания Героя Социалистического Труда.

Свой путь в большую науку академик Агошков начал еще в тридцатых, в Северной Осетии, в Институте цветных металлов г. Орджоникидзе. Боярский числился у него в студентах, в то время как в НКВД — напомню — резидентом по тому же институту.

С Михаилом Ивановичем Агошковым мы встретились на годичном общем собрании Академии наук СССР в актовом зале МГУ, где советские академики и члены-корреспонденты решали будущее советской науки… Андрей Дмитриевич Сахаров еще тогда тоже сидел в этом зале.

Агошков был стар — за восемьдесят и, мне показалось, тугоух.

— Вы помните такую фамилию — Боярский? — спросила я.

— Боярский? — было видно: академик с трудом вспоминал. — Боярский… — протяжно повторил. — Да, да… Кажется, был у меня такой студент… Да, да… способный, помнится, молодой человек…

— Вы встречались с ним потом?

— Не думаю… Нет, нет — не припоминаю… А почему вас это интересует?

— Он работал следователем НКВД…

— Неужели? А такой был способный молодой человек.

И академик заторопился в фойе: объявили перерыв.

«…Нельзя привлекать к ответственности рядового за то, что он добросовестно выполнял приказы своих начальников», — писал Агошков в своем ходатайстве о реабилитации Боярского В. А. в Главную военную прокуратуру СССР в 1965 году. {82}Такое же письмо в защиту подполковника направили в ГВП бывший комиссар госбезопасности, секретарь правления по оргвопросам московской организации Союза писателей, генерал КГБ Виктор Николаевич Ильин: «Мне представилась возможность убедиться в знании т. Боярским (несмотря на молодость) специфики агентурной работы в условиях национальной республики, знание характера и природы различных националистических формирований и их исторического прошлого, а также умелое обращение с агентурой…» {83}

Не припомнил академик Боярского, не припомнил, — бывает…

Агошков преподавал в Северо-Кавказском Институте цветных металлов в самое страшное для этого, как и для других вузов республики, время. Тогда, в 37–39 годах они были охвачены различными «контрреволюционными», «троцкистскими» и «фашистскими» организациями, созданными не без помощи «студента» Боярского — руководителя агентурной группы «Учебные заведения, профессура и интеллигенция». В самом «Цветмете» десятками арестовывались студенты, преподаватели, профессора. Агошков был среди тех немногих, кто уцелел.

В 1938 году тридцатитрехлетний специалист в области горного дела Агошков выступил экспертом по делу другому — о контрреволюционной организации на руднике. Вел следствие Боярский. {84}

Годом раньше, в 1937 году, Агошков поставил свою подпись на дипломе первой степени № 8707 об окончании Боярским В. А. горного факультета Северо-Кавказского Института цветных металлов, защитившим дипломный проект на «отлично» и получившим квалификацию «горного инженера горнорудной промышленности». {85}

Материалами спецпроверки МГБ СССР в 1950 году установлено: «Данных об окончании института и выдаче диплома Боярскому В. А. не имеется. Диплом Боярскому выдан незаконно». {86}«Среди лиц, закончивших институт, Боярский не значится», — подтвердило расследование ГВП 1990 года. {87}

Кстати: на этом ложном дипломе напротив подписи Агошкова стоит — «за декана горного факультета», то есть сам декан либо отсутствовал, либо, что точнее, не должен был о том знать. Говорю я об этом потому, что и на целом ряде других документов Боярского тоже стоит чья-то подпись — «за» такого-то. {88}

В 1978 году, когда подполковник защищал свою докторскую диссертацию и на него пришла очередная анонимка («Я не знаю, каковы научные достоинства диссертации, хотя Боярский никогда горняком не был, но его моральный облик мне хорошо известен. Боярский повинен в клевете и истреблении партийных работников в нашей стране и в Чехословакии… Он скрыл от Ученого Совета, что исключен из рядов партии…)», спасать подполковника бросился тот же Агошков. «Как человек хорошо — около 50 лет — знающий В. А. Боярского», — было написано в стенограмме заседания спец. совета К-003,11.03 при Институте естествознания и техники АН СССР.