Андрей Евдокимов - Площадь диктатуры

- Здесь полно тараканов, прямо полчища, - выходя из ванной, сказала Лариса. - Куда не приедешь, всюду одинаково. На Камчатке, в Средней Азии, на Украине и даже на Крайнем Севере шевелят усами и никого не боятся. Словно из одного инкубатора, никуда от них не деться, ползают по всему Советскому Союзу и за милую душу жрут ядохимикаты, которыми их травят.

- Издержки воздушных сообщений! Каждый самолет "Аэрофлота" перевозит тараканов, а они плодятся и ищут, где лучше. Знаешь, изведение тараканов будет четвертым делом, которым я займусь, получив власть, - Горлову отчаянно не нравился Северодвинск, бьющий по ногам холодный сквозняк и тусклая лампочка под пыльным колпаком.

- Не подозревала в тебе властолюбца. Зачем тебе власть?

- Мне власть даром не нужна! Это Рубашкин хочет сделать из меня большого начальника, на черной "Волге", с белым телефоном и золотым гербом на крышке. Они решили взять власть в свои руки и заранее присматривают кадры. У них, знаешь ли, большие проблемы с кадрами! Вот Рубашкин и решил меня соблазнить, чтобы я влился в ряды демократов. Сказал, что на министра пока не потяну, но если проявлю себя, как председатель горисполкома, то устроят и министром.

- Какого горисполкома? Ленинградского? - Горлов кивнул, и она засмеялась, смешно замахав руками. - Господи, какой дурак твой Рубашкин. Неужели он всерьез верит, что сможет сделать тебя председателем горисполкома?

- Думаю, искренне и всерьез. Гласность, перестройка - у многих крыша съехала и мозги наружу свесились, как макароны из перекипевшей кастрюли.

- Мой дедушка много лет был председателем Ленгорисполкома. Он говорил, что руководить городом каждый сумеет, если усидит в кресле года два, и его не снимут или не посадят. Первый год - чтобы осмотреться, второй - чтобы подучиться, а на третий уже поруководить можно, но тихонечко, чтобы никого не обидеть. Дедушка уезжал в восемь, возвращался, когда все уже спали. Кроме бабушки! Бабушка всегда его дожидалась, а вставала еще раньше, чтобы накормить его завтраком, а потом весь день на ногах. И родители так же жили. Какая им всем была радость от власти?

- Какая-то все же была: квартира, персональная машина, продукты из спецраспределителя, госдача с обслугой и всякое такое.

- У нас никогда не было прислуги, бабушка сама все делала, кучу родственников кормила и поила. Они приезжали, как в ресторан, целыми днями за столом сидели, особенно летом, на даче. Пока дед был директором, дача была в Зеленогорске, но я была еще маленькой и не помню. А когда его назначили председателем исполкома, то дали огромную дачу в Солнечном, у самого залива, за высоким зеленым забором. Там постоянно жил какой-то отставной военный с женой, она убирала в доме, а он был сторожем, следил за садом, все время чинил забор. Я сучки в досках выковыривала и тайком в дырочку подсматривала, что снаружи, за забором делается. А все думали, что мальчишки хулиганят, даже милиционера поставили, чтобы их ловить. Дед редко приезжал, разве что с гостями или по воскресеньям и тогда водил меня на улицу гулять вдоль забора. Дед был большим и грузным, и ему приходилось наклоняться, чтобы удержать меня за руку. Идет скособочившись, потом забудет, выпрямится, я взлетала, как на батуте, и начинала пищать. Однажды дедушка приехал с Брежневым - он еще молодым был, веселый и добрый, так меня на качелях раскачал, что я от страха заплакала. Он по-моему не меньше меня испугался. Мама прибежала, хотела меня увести, а он не позволил. Пробовал меня успокоить, но я еще больше разревелась. Потом вдруг спрашивает: "Хочешь красивую, заграничную куклу?" - Я все еще реву. - Он что-то сказал охраннику, и тот быстро принес плюшевого медведя. Брежнев протягивает, а я его обхватить не могу, такой он большой. Он взял меня на руки вместе с медведем и сказал: "Не хочешь куклу, бери медведя! Будешь его воспитывать, как я - Политбюро". Я с этим медведем много лет играла, даже спать с ним ложилась и назвала его Леонид Ильич.

- Заманчиво выглядит Советская власть, - сказал Горлов. - Очень хочется самому попробовать.

- И что ты будешь тогда делать, с чего начнешь?

- Когда пробьюсь в демократические вожди, займусь не двумя, а сразу четырьмя самыми насущными проблемами. И не в той последовательности, как сказал Рубашкину, - с серьезным лицом сказал Горлов и, выждав паузу, перечислил:

- В-третьих, я издам указ о запрете производства, выпуска и общественного потребления низкосортных коньяков, а фальсификацию хороших прикажу считать тягчайшим государственным преступлением. Советский народ заслужил пить не меньше пяти звездочек!

- Одобряю! Только не забудь, что я люблю хорошее вино.

- Раз народ одобряет такую политику, то самыми натуральными грузинскими и молдавскими винами будут круглосуточно торговать во всех сельпо и станционных буфетах. Далее, в-четвертых, я прикажу объявить всенародную войну...

- Ты уже говорил: повсеместное изведение тараканов! А что будет первым и вторым?

- Во всех гостиницах Советского Союза установят двуспальные кровати, а женщинам строжайше запретят разговаривать, пока они там не окажутся!

- Я не права! Ты будешь очень мудрым правителем, и благодарный Советский народ еще при жизни воздвигнет твои монументы по всей стране: от Москвы до самых, самых окраин, - сказала Лариса и легко поцеловала его в уголок губ.

- Не надо по всей стране! Достаточно одного: на Васильевском острове, между шестой и седьмой линиями. У Среднего проспекта, где начинается бульвар, - обнимая ее, ответил Горлов.

- Ты создан для Советской власти, не понимаю, как она до сих без тебя держится!

- По инерции держится! Сохнет без меня старушка Софья Васильевна*, на последнем издыхании страдалица!

- А без шуток, чтобы ты стал делать, если б получил власть? - свет падал на нее сбоку, и Горлов подумал, что никогда не видел ее такой красивой, как в эту минуту.

- Я бы сразу обменял ее, в первый же день, - сказал Горлов. - Обменял бы не раздумывая - годы власти на миг любви!

Стенки и перекрытия в гостинице беспрепятственно пропускали грохот ресторанного оркестра, звон посуды, ругань и другие звуки мужского застолья сверху, снизу и откуда-то с боков, но Горлов различил их только глубокой ночью. Между сдвинутыми кроватями оставалась широкая расселина, из нее несло сырым холодом, и продольные доски больно впивались в бока. Было тесно, но он не хотел передвигаться на свою половину и ворочался, стараясь не потревожить Ларису.

Под утро Горлову показалось, что наступила тишина, но вскоре он расслышал треск и шорох в трубах, томительное журчание воды в соседнем номере, и где-то под потолком в углу застрекотал сверчок.

Этого не могло быть - откуда взялся здесь сверчок? - но стрекот не стихал, он будто усиливался, глуша другие звуки.