Марк Касвинов - Двадцать три ступени вниз

Отъезд был назначен на раннее утро 14 августа.

Накануне приехал в Царское Село Керенский. Приказав Кобылинскому вывести на площадку перед дворцом конвой, еще раз прошелся вдоль строя, осмотрел солдат и, встав в позу, обратился к ним с напутственной речью, в которой, между прочим, сказал: "Помните, солдаты: лежачего не бьют. Держите себя вежливо, а не хамами. Не забывайте, что это бывший император. Ни он, ни его семья ни в чем не должны испытывать лишений" (13).

После этого нравоучения премьер занялся проверкой готовности транспорта. И тут выяснилось, что рабочие, узнав о назначении поездов, отказываются дать паровозы. Кое-как, с помощью Вершинина и Макарова, премьер уговорил железнодорожников выполнить его распоряжение. Паровозы из депо вышли. Затем он вручил Вершинину и Макарову собственноручно им составленную письменную инструкцию по уходу за царской семьей, с подробными наставлениями касательно быта и пропитания, вплоть до перечня рекомендуемых обеденных блюд (14).

Вечером 13 августа Керенский снова прибыл во дворец. На этот раз он привез с собой Михаила Романова. "Их свидание состоялось в присутствии Керенского... Николай и Михаил не виделись со времени переворота и теперь не могли быть уверенными, увидятся ли еще когда-нибудь. Они стояли друг против друга... в растерянности, не зная, что делать - переминаясь с ноги на ногу, берясь за руки, трогая друг у друга пуговицы. Попрощавшись с Николаем, Михаил попросил у Керенского позволения попрощаться и с детьми... Керенский сказал, что этого он разрешить не может..." (15)

Как только Михаил вышел, Керенский поспешил воспользоваться настроением Николая, чтобы раскрыть ему главную подробность предстоящего переезда.

"- Николай Александрович, - сказал он, - теперь я могу и должен вам сказать: мое правительство решило направить вас в Тобольск. Вы и ваша семья расположитесь там в удобных условиях, в бывшей резиденции губернатора. Поверьте мне: вам будет там хорошо, кроме того, вы будете избавлены от угроз и оскорблений. Не беспокойтесь.

Взглянув на него усталыми, почти равнодушными глазами, Николай ответил:

- Я не беспокоюсь. Мы верим вам. Раз вы говорите, что это необходимо, я уверен, что это так. Мы вам верим, - еще раз повторил он" (16).

В 5 часов утра 14 августа подали поезда.

После пяти месяцев сидения под стражей семеро членов царской семьи выходят в сопровождении Керенского к главному подъезду Александровского дворца, рассаживаются в двух автомобилях и в сопровождении драгун 3-го Балтийского полка отъезжают к станции Александровской. Вслед за семьей отправляется в своем автомобиле Керенский. В пустынном поле по дороге к Александровской толпятся кучками придворные, провожая взглядами своих хозяев.

За станционной платформой виднеются стоящие в хвост друг другу два железнодорожных состава. По приглашению Керенского Романовы выбираются из автомобилей и идут к вагонам. Затем он велит начать посадку. "Александра Федоровна едва-едва влезла на подножку вагона и всей тяжестью тела повалилась на площадку, в тамбур" (17). Керенский вскочил по ступенькам в тамбур и помог ей подняться, ввел в купе, поцеловал руку и сказал: "До свиданья, ваше величество, - как видите, я предпочитаю придерживаться в обращении с вами старого титула" (18). Не все ладилось, при сверке списков не все слуги оказались налицо. "Керенский метался, как угорелый, то приказывая отправлять состав, то отменяя свое приказание" (19). Наконец, в б часов 10 минут отошел первый поезд: в спальном вагоне международного сообщения - семья и часть свиты, в остальных восьми вагонах - часть прислуги и охрана (стрелки 1-го полка). Следом вышел второй состав: в его десяти вагонах - остальная часть свиты и прислуга, охрана (стрелки 2-го и 4-го полков), багаж.

Поезд бывшего царя идет под японским флагом. На спальном вагоне, где средние четыре купе занимает семья, - надпись: "Японская миссия Красного Креста". Составы идут на максимальной скорости, избегая остановок в городах и на крупных станциях. Из Петрограда указано: при приближении этого поезда узловые станции оцепляются войсковыми частями, публику из вокзалов и с платформ удалять. Ненадолго задерживаются на полустанках, дольше - в открытом поле, где члены бывшей царской семьи в сопровождении Вершинина и Макарова могут иногда выйти размяться. Остальным покидать вагон запрещено.

В общем, все идет гладко, если не считать двух инцидентов: на станции Званка и в Перми. В первом пункте железнодорожники, а во втором представители местного Совета потребовали предъявления документов, пассажиров и грузов. И там, и тут Вершинину и Макарову удалось произвести впечатление своими комиссарскими мандатами, подписанными министром-председателем, Эшелоны были пропущены.

17 августа в вечерних сумерках оба поезда один за другим, с тридцатиминутным интервалом, подходят к платформам станции Тюмень. На машинах, поданных к вокзалу городской думой, комиссары перевозят семью на пристань на реке Type. Здесь, у причала, стоят три судна: "Русь", "Кормилец" и буксирное - "Тюмень". Романовы размещаются на "Руси"; свита - на "Кормильце"; багаж и прочие следующие за семьей грузы - на "Тюмени". Конвой - по всему каравану. К раннему утру погрузка закончена, караван выруливает на середину реки и берет курс на Тобольск.

Николай в тот день записываете "У Аликс, Алексея и меня по одной каюте без удобств" (20).

Навстречу из-за горизонта выплывает село Покровское - родина Распутина. Романовы разглядывают большой белый дом, выступающий среди чернеющих изб. Александра Федоровна, едва сдерживая рыдания, говорит стоящим рядом фрейлинам: "Здесь жил наш дорогой Григорий Ефимович. Здесь, в этой реке он ловил рыбу. Вы помните, он присылал нам свежую рыбу в Царское Село. Мир праху его, божьего человека. Царство ему небесное" (21).

19 августа пополудни караван подошел к Тобольску.

Оказалось, что дом, назначенный для Романовых, еще ремонтируется. Пришлось несколько дней пожить на реке, в каютах. Под конец, когда стало скучновато, комиссары устроили для подопечных поездку вверх по Тоболу в монастырь. Романовы в сопровождении комиссаров ходят по кельям, участвуют в богослужении.

26 августа, на виду у тысяч сбежавшихся к берегу тобольцев, начинается выгрузка.

От скрипучего настила пристани вверх к городу вытягивается шествие.

Впереди - глава семьи. Он идет спокойно, даже уверенно, сохраняя осанку. Только заметнее прежнего нервное подергивание плеча да выражение усталости во взгляде. На нем защитного цвета офицерская гимнастерка с золотыми полковничьими погонами и такого же, фронтового кроя, штабистские бриджи, заправленные в хромовые голенища гармошкой.

За ним легкой походкой, почти вприпрыжку, следует мальчик, опрятный, аккуратно подстриженный и довольно рослый. Слишком бескровное для подростка лицо, большие глаза, с любопытством скользящие по всему окружающему, и та же точно офицерская форма, что у отца: гимнастерка с золотыми погонами, бриджи, до блеска начищенные дядькой Нагорным хромовые сапоги (22).